Вернуть жену любой ценой - Анна Гранина
А он… он думал, что не нужен? Почему не сказал? Я бы обняла, заверила.
Но он молчал как всегда. Закрытый, принципиальный.
А ничего не знала и не замечала!
Дорогие наши читатели! Приглашаем Вас в историю Зои, сестры Ады
После развода. Не поверю больше
https:// /shrt/xRNY
– Максим… я сегодня была у врача. И… он сказал, что я могу… Что можно попробовать…
– Еще один очередной экспериментальный проект по реабилитации?
– Нет. Мы можем попробовать… завести ребенка.
– Что… Зоя, какого ребенка?
– Мы хотели же. Помнишь? До аварии...
– Зоя, ты в инвалидном кресле! Какой ребенок! Очнись!
– Макс, это временно. И беременеют не ногами. Я хочу ребенка. Было бы желание.
– Было бы! А у меня нет желания! Понимаешь?
– Нет.
– Я не хочу тебя. Не хочу как женщину. Не хочу это бесформенное заплывшее тело. Не хочу спать с бревном в постели, – кивает на ноги. – Я не хочу никаких буратин от тебя.
– А как же…
– И… у меня есть другая, Зоя. Не говорил, потому что ждал, что сама поймешь. Но ты в своем мире живешь и ничего не видишь вокруг.
– Другая…?
– А что ты думала, Зоя? Я мужчина. И у меня есть потребности, но на жену-бревно, извини, не тянет. Ты не виновата, что так получилось. Но и я не готов свою жизнь оставаться евнухом.
– Я не верю…
– И еще она беременна и скоро у меня будет ребенок. Так что освободи свою комнату, я буду делать там детскую.
После тяжелой аварии я оказалась в инвалидном кресле. А муж… муж не смог вытерпеть и нашел другую. А спустя пять лет снова вернулся в мою жизнь, чтобы теперь я ему помогла с той, кто оказалась в инвалидном кресле.
Читать тут:
https:// /shrt/Aip3
Глава 55.
Ада.
Слезы текут по щекам. Капают на блузку.
– А потом? – психолог ведет дальше нить разговора.
– А потом я говорил, она потеряла ребенка. Из-за меня. Шок, стресс – она упала в обморок, кровотечение. Родила раньше срока. Наш сын… он не выжил. Маленький, хрупкий. Я хоронил его один. Ада была в больнице, в плохом состоянии от потери крови.
Меня взрывает от этого. Горло вмиг пересыхает, и единственное, что я могу, – скулить. Тихо, затыкая рот ладонью, чтобы никто не услышал.
– Я стоял у могилы, кидал землю, а наш мир рушился. Это была крошечная могилка, с белым крестиком, под старым дубом на кладбище, рядом с моими близкими людьми. Ветер тогда был сильный, как будто хлестал меня за эту ошибку. А я плакал, как ребенок. Он был нашим. Моим сыном.
Я тянусь рукой, чтобы выключить. Но непослушные пальцы промахиваются мимо кнопок. А голос говорит и говорит…
– Я езжу туда каждый год, в день его рождения. Сижу у могилы, кладу игрушки – машинки, медведей. Говорю с ним. Прошу прощения. За все. Что не уберег и ничего не успел сделать.
И все. Я рыдаю. Надсадно. Надрывно. Он хоронил нашего сына? Один? Ездит на могилу? Каждый год? Я не знала. Не хотела знать вообще, что было после!
После развода я заперла эту боль, ничего не узнавала, отгородилась, боялась, что умру там, прям на могиле. Слишком больно. А он… он нес это в себе. Один.
Страдал. Любил. Любит.
Я вытираю слезы, но они не кончаются. Запись молчит секунду, психолог вздыхает.
– Вы любите Аду?
– Да. Всегда любил. И люблю. Поэтому и этот брак. Сами понимаете для чего, но… я хочу настоящую семью. С ней. С Пашей. Чтобы она простила. Чтобы услышала. Больше рядом с собой я никого не вижу и не увижу. Только она. Я сделаю все, чтобы она дала мне второй шанс.
– Вы говорите о втором шансе, но Ада вам не верит, – замечает психолог. – Она думает, что вы играете, что это все для выгоды. Вас не пугает, что она никогда вас не простит?
Слышится тяжелый вздох Мирона.
– Пугает, – признается он тихим, почти сломленным голосом. – Я боюсь этого больше всего на свете. Я знаю, что я натворил. Я знаю, что моя слабость разрушила нашу семью. Я понимаю, почему она не верит. Я заслужил это недоверие.
– Но? – подталкивает его психолог.
– Но я люблю ее, – Мирон произносит это слово с такой силой и болью, что у меня сжимается сердце. – И в этом мире, если что-то и можно вернуть, то только любовью.
– Мирон Александрович, вы точно готовы принять ребенка из детского дома в свою семью? Со всеми проблемами и сложностями, которые могут возникнуть? – спрашивает психолог, подводя итог.
– Да. Готов. Я готов на все, – твердо отвечает Мирон. – Я готов на любую сложность. Я хочу назад свою семью. И я хочу искупить вину за нашего погибшего малыша, подарить семью малышу.
После этих слов Мирона слышится шорох, будто он меняет позу.
– Вы понимаете, что наш разговор должен быть конфиденциальным? – спрашивает Мирон, и в его голосе звучит напряжение. – И что для приемной комиссии мы образцово-показательная семья?
– Мирон Александрович, – отвечает психолог мягко, но уверенно. – Вы и есть такая семья. Вы семья, которая борется, которая проходит через сложности, и которая хочет создать безопасное и любящее пространство для детей. Я уверена, что у вас все будет хорошо.
– А этот разговор? – уточняет Мирон.
– Этот разговор останется между нами, – твердо говорит психолог. – Он помогает мне понять вашу мотивацию, и только.
Запись обрывается. Тишина в машине кажется оглушительной. Я выключаю магнитолу и открываю глаза.
Сижу, уставившись в никуда. Внутри – буря.
Он не изменил? Или обманул?
Но… что тогда было в кабинете? Я все своими глазами видела! Я видела.
Страдал и держал все в
