Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

Каждое его слово как музыка для моих ушей. Наконец-то мы переходим в наступление, перестаем только обороняться от ударов Павла.

– Елена Викторовна, – Сергей Леонидович наклоняется вперед, – вы понимаете, что после подачи этих заявлений Павел может стать... непредсказуемым? Загнанный в угол хищник особенно опасен.

– Понимаю, – киваю я. – Но другого выбора нет. Он уже лишил меня работы, дома, детей. Что еще он может отнять?

Вопрос оказывается пророческим. Через час после выхода из офиса адвоката телефон начинает разрываться от звонков. Павел. Снова и снова.

Наконец отвечаю.

– Что тебе нужно? – говорю холодно.

– Ты сука, – его голос дрожит от ярости, – думала, что я не узнаю о твоих походах к адвокату? О твоих жалобах в налоговую?

Значит, у него есть источники информации даже там. Неудивительно – в строительном бизнесе без связей в налоговой далеко не уйдешь.

– Я всего лишь борюсь за справедливость, – отвечаю спокойно, хотя руки слегка дрожат.

– Справедливость? – он издает звук, похожий на лай. – Ты пытаешься уничтожить меня! Разрушить все, что я строил годами!

– Это ты разрушил все, Павел. Нашу семью, доверие детей, мою репутацию...

– Хватит! – кричит он. – Слушай меня внимательно, стерва. Если ты не отзовешь свои заявления, если продолжишь этот цирк... ты пожалеешь. Клянусь, пожалеешь.

Угрозы. Открытые, неприкрытые угрозы. Включаю запись на телефоне – пусть у Сергея Леонидовича будет еще одно доказательство истинной натуры Павла.

– Угрожаешь мне? – спрашиваю. – Замечательно. Продолжай.

Он дышит в трубку, пытается взять себя в руки. Потом голос меняется – становится вкрадчивым, почти ласковым.

– Лена, – говорит он совершенно другим тоном. – Прости. Я не хотел кричать. Просто... я переживаю. За тебя, за детей, за нашу семью.

Резкая смена тактики. От угроз к обаянию за считанные секунды. Классический прием манипулятора.

– У тебя есть две минуты, – говорю. – Говори по существу.

– Хорошо, – он делает глубокий вдох. – Я понимаю, что мы оба зашли слишком далеко. Причинили друг другу слишком много боли. Может, пора остановиться? Найти компромисс?

– Какой компромисс? – хотя уже догадываюсь.

– Полюбовное соглашение. Цивилизованное решение для цивилизованных людей. Дети официально остаются со мной – им здесь хорошо, стабильно. А ты... ты получаешь щедрое содержание. Сто тысяч в месяц. Плюс право видеться с детьми каждые выходные, проводить с ними каникулы.

Сто тысяч в месяц. Больше, чем я получала, работая врачом. Соблазнительно, если не знать, что за этим стоит.

– И взамен? – спрашиваю.

– Взамен ты отзываешь все заявления. Прекращаешь... копание в делах моей компании. Мы расстаемся по-хорошему, остаемся друзьями ради детей.

Ловушка. Красивая, продуманная ловушка. Согласись я на это "полюбовное соглашение" – и все мои доказательства его финансовых махинаций пойдут прахом. А через полгода-год он найдет повод сократить выплаты, ограничить мои встречи с детьми. Что я смогу ему противопоставить, если сама откажусь от всех обвинений?

– Нет, – отвечаю коротко.

– Подумай, Лена, – в его голосе появляются умоляющие нотки. – Сто тысяч в месяц. Ты сможешь не работать, заниматься тем, что нравится. Путешествовать, учиться, найти нового мужчину...

– Нет, – повторяю тверже.

– Почему? – теперь в голосе снова проскальзывает злость. – Что тебе еще нужно?

– Правда, – отвечаю просто. – И мои дети. Рядом со мной, а не в качестве гостей по выходным.

– Тогда получишь ничего, – голос становится ледяным. – Ничего, кроме боли и разочарований. Я уничтожу тебя, Лена. Профессионально, финансово, морально. Ты будешь умолять меня о пощаде.

– Попробуй, – бросаю я и сбрасываю звонок.

Руки дрожат, сердце колотится, но внутри – странное спокойствие. Мосты сожжены окончательно. Теперь только победа или полное поражение.

***

Телефон звонит через полчаса. Максим.

– Лена, тебе нужно срочно приехать в больницу, – его голос напряжен.

– Что случилось? – сердце пропускает удар. – С тобой все в порядке? С коллегами?

– Со мной все хорошо. Но здесь... здесь тебя кто-то ждет. Кто-то очень важный.

– Кто? – не понимаю я.

– Приезжай, сама увидишь. Это касается... твоего дела. И это может изменить все.

Еду в больницу в полном недоумении. Что еще может измениться в моей жизни? Кто может ждать меня там? Неужели Павел добрался и до Максима, пытается через него на меня давить?

Парковка больницы встречает привычной суетой. Машины скорой помощи, посетители с цветами и пакетами, медперсонал в белых халатах. Мой мир, от которого меня оторвали волевым решением коррумпированной комиссии.

Максим ждет у главного входа. Лицо серьезное, но в глазах что-то... надежда?

– Она в моем кабинете, – говорит он, ведя меня по знакомым коридорам. – Прилетела утром из Санкт-Петербурга специально, чтобы встретиться с тобой.

– Кто "она"? – начинаю нервничать.

– Анна Петровна Коваленко, – отвечает он, останавливаясь у двери своего кабинета. – Помнишь нашу пациентку с Крита? Девочку Марию, которой мы спасали ногу?

Память возвращает меня назад. Автокатастрофа, искореженный автобус, умирающий ребенок. Восемнадцатичасовая операция, которая спасла девочке не только ногу, но и будущее. И пожилая женщина, бабушка Марии, которая встала перед нами на колени от благодарности.

– Да, конечно помню, – киваю. – Но зачем она...

– Сама расскажет, – Максим открывает дверь кабинета. – Только будь готова. То, что она скажет, может показаться... невероятным.

В кабинете за столом сидит женщина с прямой спиной и внимательными глазами. Седые волосы аккуратно уложены, дорогой но строгий костюм, никаких украшений кроме обручального кольца. При моем появлении она встает, протягивает руку.

– Елена Викторовна, – говорит она, и в ее голосе звучит теплота. – Спасибо, что согласились встретиться.

– Анна Петровна, – пожимаю ее руку. – Как дела у Марии? Нога восстанавливается?

– Прекрасно восстанавливается, благодаря вам, – улыбается она. – Но я приехала не только поблагодарить. Мне нужно с вами серьезно поговорить.

Глава 38

Глава 38

Анна Петровна смотрит на нас внимательно, словно оценивает. В её глазах читается какая-то внутренняя борьба – хочет ли она говорить здесь, в кабинете Максима, окруженная больничной атмосферой.

– Понимаете, – начинает она, делая паузу, – то, что я хочу вам рассказать, очень серьёзно. И мне бы не хотелось обсуждать это в стенах больницы. Слишком... официально. А разговор предстоит очень личный.

Максим и я переглядываемся. В её тоне что-то настораживающее, какая-то торжественность, которая заставляет насторожиться.

– Что вы предлагаете? – спрашивает Максим.

– Может быть, поужинаем вместе? – она смотрит на часы. – Сейчас половина седьмого, как раз время. Знаю хорошее место – тихое, уютное, где можно спокойно поговорить. Я приглашаю вас обоих.

Что-то в её манере говорить, в серьёзности, с которой она к этому подходит, заставляет меня согласиться, хотя внутри всё ещё кипят эмоции от сегодняшнего разговора с Павлом.

– Хорошо, – киваю я. – Где встречаемся?

– Ресторан "Пушкинъ" на Тверском бульваре, – отвечает она. – Через час? Я забронирую столик в тихом зале.

Час спустя мы сидим за угловым столиком в одном из лучших ресторанов Москвы. Анна Петровна выбрала место идеально – полумрак, тихая музыка, минимум посетителей в нашей части зала. Атмосфера располагает к серьёзному разговору.

Она заказывает бутылку хорошего вина, но сама почти не пьёт, только прикасается губами к бокалу. Нервничает, это очевидно, хотя старается скрыть волнение за внешним спокойствием.

– Ну что ж, – говорит она наконец, когда официант уходит после подачи первых блюд. – Начну с главного. С Марии.