Разрушенные клятвы - Катарина Маура
Она улыбается так невинно, что любой посторонний мог бы принять ее за добрую, милую старушку. Но я-то знаю, кто передо мной. Она — не бабушка в традиционном смысле, а настоящий матриарх, хищник в пастельном костюме.
Она поднимает корзину для пикника и чуть наклоняет голову.
— Я испекла печенье и кое-что еще принесла. Пообедаешь со мной?
Я вздыхаю и начинаю снимать садовые перчатки, мысленно моля о минуте тишины, чтобы просто… побеситься в одиночестве. Я не был так зол уже много лет. Эта ярость сжигает меня изнутри, разрывает на части. Я не могу решить, хочу я уничтожить Селесту или просто трахнуть ее так, чтобы она не смогла ходить. Скорее и то, и другое.
— Конечно, — выдыхаю я, голос выдает нежелание, но бабушка, кажется, только забавляется.
Она расстилает одеяло прямо рядом с мамиными розами, ее лицо остается подозрительно спокойным.
— Садись.
Я подчиняюсь. Отказывать ей, пока она еще спрашивает вежливо, — глупая затея.
— К чему это удовольствие? — пытаюсь добавить в голос тепла, но по ее взгляду понимаю, что провалился.
— Разве я не могу просто пообедать со своим внуком?
Я прищуриваюсь, подгибая ноги под себя. Сначала парни устроили мне чертову интервенцию, а теперь бабушка? Насколько же очевидно, что эта помолвка выбила меня из колеи?
Бабуля протягивает мне печенье, и я на секунду зависаю, вспоминая тот день, когда понял, что Сиерра и Селеста стали подругами.
Сиерра зашла в дом с контейнером, наполненным бабушкиным печеньем. Обычно она лишь дразнит меня ими и уходит, но в тот раз… Она усадила Селесту за стол, налила ей чай и протянула печенье.
Я никогда не видел ничего подобного. Сиерра практически ведет партизанскую войну, чтобы заполучить эти печенья, но вот она, протягивает одно Селесте, с радостным выражением лица, словно надеясь, что Селесте они понравятся так же сильно, как и ей. У меня не хватило духу сказать ей, что Селеста не любит сладости вообще.
— Однажды бабушка испечет их и для тебя, — пообещала Сиерра с уверенностью, — И когда она это сделает, я буду сражаться с тобой за каждую крошку… а пока, возьми мое.
— Зейн?
Я моргаю, осознавая, что бабушка смотрит на меня, в глазах проскальзывает тревога.
— Спасибо, — бормочу, запоздало откусывая кусок. Печенье абсолютно безвкусное. Все во мне отравлено горечью.
— Что с тобой, милый? Что ты делаешь здесь среди недели? Почему не на работе?
Потому что, куда бы я ни пошел, везде — только прошлое. В офисе — Лили. В доме — Селеста. Я переделал весь дом после разрыва, но даже этого оказалось мало, чтобы стереть ее.
— Просто взял выходной, — отвечаю ровно. — Голова болела, решил, что свежий воздух поможет.
Бабуля приподнимает бровь.
— Головная боль? — переспрашивает она, ее голос источает скепсис. — Значит, теперь мы называем Селесту Харрисон «головной болью»? Что ж, весьма точно.
Мои глаза резко поднимаются на нее, но бабушка лишь весело ухмыляется, раскладывая сыр и крекеры, будто ничего странного не происходит.
— Чаю? — спрашивает она, поднимая термос.
Я киваю, не зная, что еще сказать. Что она вообще здесь делает? Что-то в ее взгляде заставляет меня нервничать. Иногда она делает это — заставляет меня чувствовать себя пешкой в какой-то сложной игре, правила которой мне неизвестны.
Она протягивает мне тонкую фарфоровую чашку, на ней сверкает золотой герб Виндзоров.
— Зейн, — ее голос становится серьезным. Вся моя сущность напрягается, спина покрывается ледяной дрожью. Я не люблю, когда она так говорит. — Я хочу, чтобы ты прекратил атаковать Harrison Developments. Я позволила тебе делать это на протяжении многих лет, потому что не питаю симпатии к Эду Харрисону и думала, что это станет для тебя своеобразной терапией. Но теперь я начинаю сомневаться.
— Не прекращу, — мой голос звучит жестко, почти рывком.
Я даже не думал, что она в курсе моих действий, но, черт возьми, должен был догадаться. Она многое предпочитает не замечать, но почти ничего не пропускает.
Бабушка улыбается мягко. Обманчиво.
— Это прозвучало, как будто я спрашиваю? Я не спрашиваю, Зейн.
Я смотрю на нее, пытаясь раскусить, что у нее на уме. Безуспешно.
— Почему? — голос выходит резче, чем я рассчитывал. Я слишком близко к краю.
Она усмехается, и на мгновение в ее глазах вспыхивает знакомый огонек. Такой же, как у Сиерры.
— Потому что мы с Эдом пришли к соглашению.
Холодок пробегает по спине.
— Что?
Она протягивает руку, легким касанием поглаживает мою ладонь.
— Зейн, твоя злость — это лишь маска. Тонкая пелена, за которой скрывается боль. Пора сделать шаг вперед. Пора оставить прошлое позади.
Оставить? Как Селеста думает оставить меня ради Клиффа? Вот к чему все идет? Эд Харрисон проглотил свою гордость и пришел умолять ее за свою внучку? Это… подарок к свадьбе?
— Что он тебе предложил? — я почти рычу, злость прорывается наружу.
Бабушка спокойно делает глоток чая, выдерживая театральную паузу, а ее взгляд лениво скользит по моему лицу.
— Он предложил вернуть мне кое-что ценное. То, что я потеряла.
Я сжимаю чашку так сильно, что фарфор может треснуть.
— И что же он смог предложить такого ценного, что ты заключила сделку с самим дьяволом?
Она улыбается. Но ее глаза остаются холодными.
— Тебя.
Глава 41
Зейн
Мои пальцы сжимаются вокруг телефона, пока я читаю очередной заголовок в «The Herald», и внутри все переворачивается от отвращения. Свадьба века — так они озаглавили статью о свадебных планах Селесты.
К счастью, нам удалось убрать любые новости о ней из всех медиа, в которых у Windsor Media есть доля. Но «The Herald» — это совсем другая история. Их невозможно заставить замолчать. Каждая попытка выкупить издание проваливалась, и, похоже, им доставляет особое удовольствие писать о предстоящей свадьбе Селесты. Чертова падаль. Неделя за неделей они публикуют новую грязь, и, как последний идиот, я продолжаю читать эту помойку.
Я тяжело выдыхаю, заходя в дом бабушки на наш еженедельный ужин, но тревога внутри не утихает. С тех пор как она пару недель назад попросила меня оставить в покое Харрисонов, я весь на нервах. Я ненавижу не знать, что у нее на уме, что она затевает. В последнее время она слишком тиха, а это никогда не сулило нам