Враги за рубежом - Р. С. Грей

— Разве мы не можем оставить их для себя и просто купить ему по дороге батончик «Херши»?

— Нет. Нам нужно его умаслить. Ты что, не слышал о подкупе?

Когда директор О'Мэлли открывает дверь и приглашает нас в кабинет, мы сразу же вручаем подарки, а затем я начинаю говорить заранее одобренные комплименты.

— Директор О'Мэлли! Мы по вам скучали! Вы этим летом занимались спортом?

— О, немного то здесь, то там, я полагаю. Купил одни из тех модных часов, которые считают мои шаги.

— Я действительно вижу, и вау, этот костюм выглядит как на заказ. Вы купили его у Армани?

— В Kohl's, с вешалки, — хвастается он.

Вот тут-то я и начинаю отклоняться от сценария.

— Ну, покрой на вас просто идеальный. И темно-синий? Это определенно ваш цвет.

Ной прочищает горло, явный знак немного сбавить тон.

Но директор О'Мэлли поглощен этим. Я никогда не видела, чтобы он так широко улыбался.

— Присаживайтесь, присаживайтесь. Не могу сказать, что удивлен тому, что вы двое захотели провести эту встречу. В Риме, должно быть, было непросто, если не сказать больше. Так что же на этот раз? Кто считает, кого следует уволить? Перевести в другую часть школы? Уменьшить зарплату?

Я смеюсь, как будто он говорит полную нелепость, хотя на самом деле несколько недель назад я была бы рада, если бы зарплата Ноя уменьшилась до половины обычного размера. На самом деле, какая-то дремлющая частичка ненависти к Ною слюной исходит при мысли о том, что его переведут в грязный коридор рядом с погрузочной платформой, где хранятся запасные мусорные баки и чистящие средства.

Но, увы, теперь я его люблю.

Когда я смотрю на Ноя, он как будто знает, что мой мозг дико отклонился от темы. Его невозмутимое выражение лица говорит: Серьезно? Ты можешь просто продолжить?

Верно. Мы договорились, что новости будут лучше звучать из моих уст. Я могу придать им милую женственную окраску. Если нужно, похлопаю ресницами.

— На самом деле у нас есть очень веселая новость, — говорю я директору О'Мэлли, представляя ее как нечто радостное и позитивное. — После тщательного рассмотрения и размышлений мы с Ноем вступили в романтические отношения по взаимному согласию.

Либо время замедляется, либо директор О'Мэлли действительно просто сидит, застыв, в течение неловко долгого времени. В конце концов, он моргает и наклоняет голову ближе, поводя ухом, как будто хочет совершенно точно понять, что я только что сказала.

— Повтори, пожалуйста?

Его прежняя улыбка никуда не делась.

О боже. Все идет не так, как я думала. Неужели нам придется приковать себя к меловым доскам? Не думаю, что у меня это получится!

Ной покровительственно кладет руку на мою и берет управление на себя.

— Директор О'Мэлли, у нас с Одри отношения. Это что-то новое, и мы, конечно, хотели прийти к вам и сразу же сообщить об этом в отдел кадров. Мы хотим поступить правильно.

Директор О'Мэлли зажмуривает глаза, как будто ему больно, сжимает руку в кулак и бьет ею по столу.

— Проклятье!

Что?!

Мы с Ноем откидываемся назад и обмениваемся обеспокоенным взглядом.

— Я должен был послушать заместителя директора Траммелл, — он встает и спешит к двери. Открыв ее, он наполовину наклоняется. — Лиз, иди сюда, хорошо? И принеси горшок!

В этот момент я понятия не имею, что происходит.

Когда директор О'Мэлли возвращается к своему столу, его взгляд мечется между нами, теперь уже более оценивающе, чем раньше.

— Ладно, дело вот в чем. Я вот-вот потеряю двадцать баксов, так что вы, ребята, уверены в этом? Вы не хотите еще немного подумать? Эй, Ной, помнишь, как сильно Одри тебя раздражала? Я имею в виду, гав. Я прав?

Я поднимаю руки в защиту.

— Ладно, это… Я не раздражала его по существу.

— И Одри, Ной может быть, мягко говоря, трудным. Упрямым. Вообще-то, эй! — его глаза загораются идеей. — Ты видела нового тренера по баскетболу? Очень красивый парень. Я могу вас познакомить.

Подождите… так теперь директор О'Мэлли пытается меня подкупить? Куда это все свернуло?

Позади нас раздается негромкий стук, и мы поворачиваемся, чтобы увидеть Лиз, секретаршу директора О'Мэлли, которая пытается протащить через дверной проем огромную пластиковую бочку с сырными шариками.

— Поверни немного направо, Лиз. Нет, направо от меня.

В конце концов она протискивается внутрь и опускает бочку на угол стола директора О'Мэлли. Сырные шарики заменены смятыми двадцатидолларовыми купюрами, а на боковой стороне бочки нацарапаны маркером имена всех наших коллег и разделены на две колонки, названные любовь и ненависть.

Не подходя ближе, я уже могу сказать, что одной из сторон отдается большое предпочтение. На самом деле, похоже, что у них не осталось места для игроков, делающих ставки. Под колонкой «Ненависть» Имена постепенно становятся все меньше и меньше, пока становятся совсем неразборчивыми.

— Как видите, до того, как закончились летние каникулы вы двое были здесь предметом споров. Мы в учительской спорили, гадая, чем обернется для вас эта поездка, и когда вы действительно до этого дошли, оставалось только два правдоподобных исхода: вы двое либо устроите дуэль и вернетесь домой в мешках для трупов, либо… — он указывает пальцем между нами. — Устроите вот это.

— Начнем встречаться, — напоминает ему Ной.

Директор О'Мэлли поджимает губы.

— Точно, — затем он смотрит на Лиз. — До чего поднялся банк? 700 долларов?

Она переводит взгляд на свои записи.

— 820 долларов.

Я хмурюсь, но не потому, что разочарована в своих коллегах за то, что они сделали меня предметом пари (это уморительно). Я просто в недоумении, почему так мало желающих поставить свои двадцать долларов на менее вероятный исход (Любовь) в расчете на то, что это принесет большие деньги. Что-то здесь не сходится, и когда я спрашиваю директора О'Мэлли, он кивает, как будто уже не в первый раз, об этом думает.

— Мы заключили пари вслепую. Каждый должен был заплатить и проголосовать тайно. Лиз набила бочонок. После этого мы подсчитали голоса, и… как видите, Гил из экологической службы, похоже, единственный в средней школе Линдейла, кто верит в любовь.

Гил — самый давний сотрудник средней школы Линдейл. Он работает здесь со времен администрации Форда. На бумаге ему за восемьдесят, но у него энергия и суставы пятидесятилетнего. Когда мы находим его, он подметает главный зал, слушает через прикрепленный к набедренной кобуре маленький динамик «It's Gonna Be A Lovely Day» и