Селянин - Altupi
Калякин открыл калитку, которую, слава богу, Егор не запер, и понял, что разговаривают в телевизоре, голоса актёров слышны из открытого окна. Спустя секунду тюлевая шторка колыхнулась, отодвинулась, и в окошко над цветочными горшками просунулась улыбающаяся рожица Андрея.
— Привет, Кирилл! Ты к Егорке?
— Привет, спортсмен. Да, к нему. Он дома?
— Нет, он… он там, — Андрей неловко махнул головой в сторону заднего двора и ударился макушкой о деревянную поперечину рамы. — Ой, блин!.. — пацан выпростал из-под шторы здоровую руку и, кривясь, принялся тереть ушиб.
— Аккуратнее, — рассмеялся Калякин, — а то и на голову гипс наложат. Как твоя рука, спортсмен? Заживает?
— Наверно. Только бы к школе не зажила ещё.
— Не любишь учиться? — поинтересовался Кирилл, бросая взгляды в сторону заднего двора и хлева, чья крыша возвышалась над серым дощатым забором. Ему не терпелось пойти туда, однако приличия требовали поддержать беседу с новым полезным другом.
— А кто любит? Ты любишь учиться?
— Ну… в школе ещё ничего было, а в институте уже капец.
— Ага, в школе ничего, — отодвигая цветок и облокачиваясь о подоконник, хохотнул Андрюшка. — Да Егор меня даже за «четвёрки» ругает. Он хочет, чтобы я в институт потом поступил, на бюджет. Ага. А сам нигде не учится.
Кирилл каждое слово мотал на ус.
— Брат правильно говорит — учись.
— Да я учусь, мне Егора подводить нельзя… Но сломанная рука — законный же повод посачковать?
— Законный, — рассеянно подтвердил Кирилл, его нос уже, как флюгер на ветру, перманентно показывал в сторону заднего двора. Будущее школьника его пока не волновало, больше заботила своя собственная судьба вкупе с его братцем. — Я пройду к Егору?
— Вчера не наговорились?
Кирилл вскинул брови, внимательно посмотрел в торчащее из оконца лицо. Пацан широко улыбался. Нет, не было похоже, что он полностью осведомлён про вчерашнее, всего лишь знает, к кому Егор ходил поздно вечером, думает, что они невъебенные друзья.
— Да, — протянул Калякин, — надо договорить. — А у самого член шевельнулся в жажде второго совокупления, закрепления опыта. Он был даже согласен на молчаливого безэмоционального партнёра, только бы тот взял его. Кирилл мог биться об заклад, что ему ничего не светит, и Егор пошлёт его в своей привычной обходительной манере, стоит только показаться из-за угла, однако ему жизненно необходимо было поговорить с ним о прошедшей ночи.
Сделав извиняющийся жест мальцу, Кирилл знакомой дорогой вдоль веранды направился к калитке, ведущей на задний двор. Собака, гремя цепью, вытянула морду из будки и вместо лая зевнула, а потом улеглась обратно. Надо будет узнать, как её зовут, и принести ей что-нибудь вкусное.
Возле калитки в нос ударил неприятный запах чего-то варящегося, какой-то тухлой бурды. Кирилл поднял руку, чтобы закрыться от него, но сообразил, что это может быть жратва для скота, и опустил, укорил себя за брезгливость.
Он прошёл к хлеву, ожидая увидеть там Егора. Дверь в коровник как раз была распахнута, рядом стояли три пустых ведра из нержавейки, к стене была прислонена метла из коричневых веток. Калякин заглянул в коровник и никого там не увидел, в помещении было темно.
Он прошёл дальше. За соседней дверью хрюкали поросята и слышалась возня, но она была закрыта задвижкой. Курятник тоже оказался заперт.
Кирилл остановился, оглядывая незамысловатое подворье — верстак вдоль забора, невысокая поленница под навесом, много старых вёдер, грабли, сложенные силикатные кирпичи, накрытые пятью листами шифера, кусты крыжовника, снова забор. Между ним и сараем было свободное пространство метра полтора шириной. Калякин двинулся к нему, обошёл сарай и… очутился ещё в одном дворе, намного большем, чем предыдущий. Тут тихо играла музыка и пахло совсем неаппетитно.
Он сразу увидел низенькую, не выше полуметра, сложенную из красных кирпичей, обмазанную глиной печку… или плиту?.. В открытой топке горел огонь, на печке стояли два чугуна, размером, наверно, с паровозные котлы, с тем самым плохо пахнущим варевом. Варево кипело, это была мелкая картошка в очистках.
К сараю примыкал загон для скота из сетки-рабицы, натянутой на металлические столбы. Он делился на две части. В ближней гуляла наседка с подросшими, оперившимися цыплятами, учила их добывать червяков. Цыплята пронзительно пищали и дрались за добычу. Остальные куры, видимо, заслужили право расхаживать по улице. Во второй прямо на голой земле лежали, блаженно похрюкивая, три огромные абсолютно чёрные свиньи! Поросёнок поменьше рылся пятачком в продолговатой деревянной лохани с нарезанными яблоками. Ноги у него были короткими, брюхо свисало почти до земли. Кирилл поразился, он не знал, что существуют чёрные поросята! Он и поросят-то видел чаще в форме котлет.
С этим изумлением в глазах его застал Егор, внезапно возникший в загоне для свиней. Он тянул за собой на верёвке маленькое металлическое корыто, с горкой наполненное… свежим жидковатым навозом. Кирилла замутило от густой вони, от мыслей о сексе не осталось и следа.
Увидев гостя, Егор запнулся, а потом, заметив, конечно, смену его настроения, надел маску безучастности и потянул корыто дальше, по проложенной борозде, к куче навоза в углу загона. Свиньи нехотя уступали дорогу, поднимались на короткие ноги, недовольно хрюкали, задирая кверху приплюснутые рыла.
Дотащив, Егор наклонился и перевернул корыто в кучу, подержал, пока весь навоз не вывалится, а жижа не стечёт. На его руках были хозяйственные перчатки, сильно поношенным футболке и трико исполнилось лет по сто, к подошвам резиновых сапог прилип навоз вперемешку с соломой. Волосы защищала бандана. На мачо этот отталкивающий образ не походил. Но это был Егор с его удивительным холодным обаянием и завораживающе-бездонным взглядом.
— Привет, — сглотнув комок брезгливости, севшим голосом сказал Кирилл и подошёл ближе по траве. Егор уже поставил пустое корыто на землю и выпрямился. Их разделяла сетка, в которой позади кучи обнаружился маленький закрытый лючок. Рядом запах навоза от кучи был куда насыщеннее, и от Егора, наверно, тоже. Но Кириллу это было безразлично, он до дрожи хотел от него взаимности, со всем остальным как-нибудь справится.
— Привет, — произнёс Егор, снял одну перчатку и вытер лоб, после надел обратно. Мухи вились вокруг него, он их не глядя отгонял.
Кирилл никак не мог придумать, что сказать дальше, импровизация не шла, слова застревали в горле, он мог только смотреть и залипать на густые длинные ресницы, тонкую переносицу, красивую линию губ, гладкие щёки. Такого безумия с ним точно никогда раньше не случалось.
— Кирилл, —
