Пламя в моем сердце - Рита Трофимова
Лина ловила взгляды ребят и никак не могла понять их реакцию. Фил озадаченно хмурился и поглядывал на Макса. Тот сидел, склонившись над гитарой, постукивал по деке и прятал глаза за длинной чёлкой. А потом вдруг резко вскинул голову, на лице появилась гримаса отвращения, даже брезгливости, губы скривились в насмешке.
— Убирай это на хрен, — отрезал он. — Убирай, или меня стошнит.
— Но почему? — смутилась Лина. — На мой взгляд, получилось очень даже красиво.
— Красиво, но не по-нашему. Это не «Аспид»! Романтик-коллекшн, блин, какой-то.
Лина на миг растерялась, в груди защемило от досады и неловкости. Макс будто забыл, что перед ним девушка. Ещё вчера он строил ей глазки, заигрывал, теперь же это был вовсе не тот Макс, а настоящий безжалостный фанатик. В голосе сквозила насмешка, в глазах мерцал злой огонёк. Такими интонациями и словами можно было бы напрочь отбить всё желание творить.
— Эй, ну ты, полегче, — грубо одёрнул его Фил. Он развернулся к Максу, и на его скулах дернулись желваки.
— Убирай, говорю, эту хрень, — стоял на своём Макс, наплевав на чувства Лины и будто не замечая реакции Фила.
Парни сцепились взглядами, и Лина занервничала сильнее. Ей показалось, что они вот-вот накинутся друг на друга с кулаками.
— Ребят, вы чего? П-перестаньте. Ничего страшного не случилось. Это всего лишь рабочие моменты. Ну что вы в самом деле, как дети малые.
Макс медленно выдохнул, явно включив мозги.
— Ладно, сорян, перебрал немного. Перекур, короче. — Он быстро поднялся и вышел из детской, даже не глянув в сторону Лины.
Фил тут же подсел к ней и привлёк к себе.
— Лин, не бери в голову. С этим придурком и не такое бывает. Максу нужно время, чтобы всё осмыслить. Если бы мы были сейчас на репе, он бы точно гитару о стену долбанул.
— Ерунда какая-то. — Лина пожала плечами, хмурясь и кусая губы. — Ну не нравится, скажи спокойно.
— Для живого выступления отлично подойдёт, — продолжал успокаивать её Фил. — Я из принципа не буду стирать запись, потом попробуем на репе сыграть. Вот увидишь, он ещё пустит эту версию в дело. — Фил коснулся губами её волос, и она наконец улыбнулась.
Через несколько минут Лина спустилась в гостиную, решив больше не вмешиваться со своими идеями. Так и до скандала недалеко, а ей совсем не хотелось ссориться. И на резкость Макса она старалась не обижаться, ну разве что совсем чуточку.
Хлопнула дверь с улицы, и в гостевую ввалился Макс, принося с собой запах сигаретного дыма.
— Идём дальше работать, — он, как ни в чём не бывало, расплылся в улыбке, пригладил встрёпанные от ветра волосы, и кивнул в сторону лестницы.
— О нет, я лучше тут побуду, кофе сварю, — невозмутимо ответила Лина, сцепив пальцы в замок.
— Кофе — это тема, мне двойной чёрный. — Макс заговорщически подмигнул и ринулся наверх.
Лина проводила его взглядом, размышляя над недавним инцидентом. Как бы она ни уговаривала себя не зацикливаться, а неприятный осадок всё равно никуда не делся.
Стараясь отвлечься от невесёлых мыслей, Лина медленно прошлась вдоль стеллажей со статуэтками, сняла с самой верхней полки барыню с зонтиком, смахнула пальцем пыль. «Вот куда ещё не добрались мои руки, — подумала она, вглядываясь в миниатюрные черты фарфоровой статуэтки. — Если бы не ссора с Филиппом, мы давно навели бы тут порядок».
Лина внимательно огляделась, припомнив ночной разговор. Кажется, Фил сказал, что нашёл в подсобке старые ноты тёти Мариночки. Куда бы он мог положить их?
И тут на глаза попалась невысокая продолговатая коробка. Она неприметно стояла на верхней крышке пианино в размытом тенями дальнем углу.
Лина скосила взгляд на лестницу. Вдруг это вовсе не та коробка, некрасиво будет рыться в чужих вещах. Однако интерес пересилил сомнения. Лина подобралась ближе, сняла картонную крышку, обнаружив старый фотоальбом, видно, тот самый, о котором говорил Филипп, и стала листать страницы. С улыбкой находила фото юной тёти Марины и с любопытством рассматривала их, пока не наткнулась на фото улыбчивого парня и темноволосой девушки. И на минуту застыла.
Чёрный костюм, бабочка на шее, рыжие волосы. Что-то в этом парне отдалённо напоминало Филиппа. Быть может, улыбка? Едва уловимая, загадочная, даже немного дерзкая. Во взгляде уверенность и затаённая страсть. Так вот каким он был, Михаил Лавров, папа тёти Мариночки, тот самый пианист-вольнодумец. Лина невольно затаила дыхание. Этот парень определённо её взволновал. Она вдруг поймала себя на мысли, что западает на рыжих. Нет, на особенных рыжих с корнями семьи Лавровых, ведь в них есть что-то такое, от чего сердце сбивается с ритма и учащается пульс.
Девушка на фото, что стояла рядом с Лавровым, казалась совсем уж обычной и совершенно терялась на фоне этого неотразимого красавца. Каким-то шестым чувством Лина понимала, насколько глубоко она была к нему привязана.
… сложно любить такого одарённого талантами человека, следовать за ним безмолвной тенью, быть его тылом, не музой, довольствуясь малым, от сердца отрывать, делить с другими женщинами, гасить в себе его пламя… Самоотверженная, несчастливая любовь…
Лина вздрогнула, словно очнувшись от наваждения, и аккуратно закрыла альбом. Откуда взялись эти мысли? Явно не её, навеянные извне. Над этим она обязательно подумает позже, не сейчас!
Положив альбом на пианино, Лина вновь нырнула в коробку, вытащив целую стопку нот, среди которых нашлись интересные сборники пятидесятых годов, видно, привезённые из-за границы. Она с волнением перебирала их, пока не дошла до стареньких нот, на крышке которых красовался заголовок на немецком: «Брамс. „Три интермеццо“ Ор. 117».
Лина вдохнула запах давно позабытых страниц, чувствуя, как от предвкушения игры покалывает подушечки пальцев, раскрыла сборник и заворожённо замерла. «Интермеццо си-бемоль минор, op.117 №2», — прочитала она название на первой случайной странице. Это же любимая пьеса тёти Марины, которую она играла в минуты отчаяния и боли!
Что её толкнуло прикоснуться к святая святых, к сердцу этого дома, Лина и сама бы не могла ответить на этот вопрос. Она откинула крышку пианино, села за инструмент, поставила ноты на брусок и заиграла, считывая
