Играя с ветром - Евсения Медведева

– Ветерок, – шептал я, пока не увидел робкую улыбку. Ника взахлёб рыдала, сжимая в руках приличный клок тёмных волос.

– Не отдам… – шептала она вновь и вновь, смотря на рассыпавшиеся по полу волосы. – Не отдам…

– Девочка моя, – поднял её на руки.

Но Ника вдруг зашипела от боли и стала громко рыдать, прижимая руки к животу. Это было не похоже на плач, она завывала волчицей от боли, корёжилась, выгибалась и впивалась в мои руки ногтями. На коже её мгновенно выступила испарина мелкими капельками солоноватой росы. А я стал подыхать… Физически умирал с каждым её истошным криком и обезумевшим от боли взглядом.

– Что? Что болит, Ник? Говори!

Но она лишь жадно глотала ртом воздух, будто дышать нечем было, а по белоснежной ткани её шорт стало расплываться алое пятно.

– Лёва… Лёва…  – прохрипела Ника, извиваясь на моих руках.

– Что здесь происходит?

Я даже не сразу услышал робкий женский голос среди этой какофонии шума. Незнакомая блондинка застыла в пороге комнаты с бутылкой шампанского в руке и с ужасом смотрела на Веронику. Бутылка со свистом рухнула на пол, заливая всё вокруг пенной сладкой жижей.

– Всё будет хорошо, – шептал, расталкивая непонятно откуда взявшихся полицейских, встревоженных друзей, застывших статуями у стены. – Я обещаю тебе, слышишь? Чибисов, срочно в больницу!

– За мной! Нет времени, – непонятно откуда взявшаяся блондинка с силой ткнула меня в плечо, сжала Никину руку и поцеловала в ладонь. – Через парк, так быстрее!

И я послушался… Бежал за незнакомкой по ступеням, аккуратно прижимая к себе бьющуюся в истерике Нику. Она слабыми руками поглаживала меня по шее, что-то тихо шептала, но я ничего не слышал из-за шума в ушах. Её пересохшие губы еле двигались, а в глазах огромными каплями застыли слёзы. Но я хотя бы её слышал. Пусть шепчет, пусть кричит, но только не тишина… Только не пожирающая надежду тишина.

– Быстрее! – Чибисов вылетел на проезжую часть и, размахивая корочками, стал останавливать движение. Друг орал матом, а потом и ствол достал, чтобы утихомирить некоторых чересчур нервных водителей. А мы, прикрываясь его спиной, перебегали дорогу, двигаясь к скверу.

– За мной… За мной… – сквозь слёзы повторяла блондинка, еле ковыляя на высоченных шпильках, а потом скинула их, не замедляясь, чтобы поднять, и рванула прямо по газону, скрываясь меж деревьев.

– Ветер, держись! – горланил Мирон, обгоняя меня. Они с Царёвым разводили ветви в стороны, позволяя нам пробегать, не пригибаясь.

– Куда бежать? – Гера с Чибисовым схватили блондинку за локти с обеих сторон, чтобы ускориться, несли её практически на весу́, улавливая лишь направление кивка, куда бежать. – Ты вообще кто?

– Лисицына, – прохрипела девушка, встревоженно оборачиваясь на меня. – Анечка Лисицына.

– А… А я тебя знаю! – внезапно заржал Чибисов, добавляя скорость. – Давай, зверёк, ускоряемся.

Когда мы выбежали из парковой чащи на широкий бульвар, послышались испуганные визги прохожих. Но мне пофиг было… Я как робот перебирал ногами, прижимал к себе крепко-крепко Нику, вслушиваясь в её стоны и рваное дыхание.

– Каталку! – внезапно блондинка раскидала мужиков и сиганула вверх по ступеням больничного крыльца. Медперсонал с удивлением осмотрел босую всклокоченную девушку, но всё же засуетился. – Сюда!

– Я сам, – хрипел я, прорываясь внутрь.

– Положи её, Лёва, – она откуда-то знала моё имя. – Ника беременна, и чем меньше мы её будем трясти, тем… Отпусти, Лёва. Отпусти…

Больше я уже ничего не слышал.

Ника беременна…

Ника беременна…

Эти слова стали пульсом, силой, что вновь и вновь заставляли моё сердце биться, как ненормальное. Смотрел в испуганные глаза Вероники, пересохшие губы, теперь так отчётливо слыша то, что не мог разобрать всего пару минут назад: «Я беременна…».

– Куда? – взревел я, вталкивая каталку в распахнутые двери приёмного отделения. – Держись, милая. Я обещал, что всё будет хорошо! Обещал!

– Наша девочка, – хрипела Ника, прижимая мою руку к своему животу. А моё сердце по волокнам расползалось. – Это наша девочка…

– Если девочка, то точно выкарабкается, – санитары оттолкнули меня, но я продолжал бежать следом, наклоняясь, чтобы поцеловать ледяную ладонь Ники. – Слышишь? Чтобы обе выкарабкались!

Мои слова эхом гуляли по больничному коридору, блондинка грудью встала у дверей смотровой, ошпарила грозным взглядом, преграждая путь.

– Все будет хорошо!

Глава 48

Пятеро мужиков, сидящих на узкой лавке в больничном коридоре, вызывали шок и у пациентов, и у медсестёр, и у врачей. Но кому было дело до их недоумения, осуждения и прочих никчемных чувств? Никому…

Мы не говорили. Смотрели под ноги, изо всех сил сдерживали рвущиеся эмоции, помня гневное шипение босоногой блондинки, грозящей выкинуть всех отсюда, если будем мешать. И мы не мешали. Дышали по очереди. Прижимались друг к другу, как воробушки, и ждали, проявляя небывало терпение.

– Дина где? – не выдержал я, сжимая кулаки. Не чувствовал боли, видел, как белеет кожа, но мало мне этого было. Ой как мало… Всё прогонял и прогонял события этого дня, пытаясь понять, где ошибся? Что не предусмотрел?

– Задержана, – тихо-тихо ответил Чибисов. – Она сама себя зарыла, а могла просто скромно постоять на «похоронах» Зюзина. Дура.

– А Зюзя?

– Там же. Его арестовали после того, как опергруппа задержала две фуры. Там уже меняли маркировку, так что этому предприимчивому комерсу не отвертеться, – Чибисов ободряюще хлопнул меня по спине. – Забудь, друг. Я всё сделаю по красоте сам. К тому же ребята помогут, мы им план по раскрываемости знаешь как подняли? Ух…

Я не мог даже сказать Кириллу спасибо. Лишь кивнул и закинул голову к потолку. Люминесцентные лампы характерно потрескивали, моргали и разливали по коридору холодный голубоватый свет. Внутри всё кипело, бурлило и взрывалось. Страх, гнев, радость и любовь сплетались в стальной канат, натягивались и трещали.

Беременна?

И не сказала…

Чёрт!

Что за хрень? Та, что вызывала мигрень и тошноту, с гордостью размахивала липовыми справками, кровь сворачивала, шла по головам, лишь бы получить то, чего так хотелось! А эта, которую люблю… Промолчала. И в голове вдруг стало всё сходиться: её обмороки, тошнота и эти нехарактерные для неё эмоциональные всплески.

Что я чувствую?

Обретение. Полнота. Счастье… Которое сейчас скрыто от меня за дверью палаты, и разделяет нас неизвестность и прожиравший до костного мозга ужас потерять все это.

Хотелось орать от злости. Хотелось разбивать стены, уродуя зелень краски своей кровью. Хотелось рыдать и биться от страха в истерике. Но нельзя… Не привык. Когда с самого детства учишься держать все эмоции внутри, потом как-то трудно получается их показывать.

Ты превращаешься