Не развод, а война - Дана Вишневская

— А будете? — в этом вопросе — весь его страх. Страх, что хрупкое перемирие родителей снова разрушится.

— Не знаем, — признается Руслан, и я благодарна ему за честность. — Надеемся, что нет. Очень надеемся.

— Хорошо, — кивает Савелий, но я вижу, что он не до конца верит нашим словам. — Я проголодался.

В кухне я достаю из холодильника всё, что может понравиться сыну. Колбасу, сыр, его любимое варенье. Руки трясутся — от волнения или от усталости, не знаю. Хочется накормить его, побаловать, показать, что он любимый и желанный. Хочется загладить хотя бы малую часть вины.

Савелий садится за стол и ест молча, но я чувствую, как он исподтишка наблюдает за нами. Смотрит, как мы сидим, как разговариваем, какая дистанция между нами. Ищет подвохи и ловушки. Умный мальчишка. Слишком умный для своих лет. Мы заставили его повзрослеть раньше времени.

— Хочешь ещё чаю? — спрашиваю я, хотя его чашка ещё полная.

— Нет, спасибо, — отвечает он, не поднимая глаз от тарелки.

Руслан наливает ему сок — апельсиновый, который Савелий любит с детства. И я замечаю, как осторожно сын реагирует на этот простой отцовский жест. Поднимает глаза, словно проверяет: а не притворство ли это? Не подготовка ли к очередному удару?

— Спасибо, пап, — говорит он тихо, и в этом «спасибо» слышится такая благодарность, словно отец подарил ему не стакан сока, а весь мир.

Боже мой. Мы довели ребёнка до того, что он благодарит за самые обычные проявления родительской заботы. Что мы наделали?

— Савелий, — начинает Руслан, когда сын заканчивает с бутербродами. — Нам нужно с тобой серьёзно поговорить.

Савелий кладёт недоеденный бутерброд обратно на тарелку. Спина выпрямляется, плечи напрягаются — он готовится к плохим новостям.

— О разводе? — спрашивает он спокойно.

Я чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Этого слова мы в его присутствии не произносили никогда. Откуда он знает?

— Откуда ты...

— Мам, я же не глухой, — перебивает он меня. — Все эти месяцы вы только и делали, что ругались. Папа съехал из дома. Ты плакала по ночам. Думаешь, я дурак?

Его слова больно бьют по сердцу. Мы, как могли, пытались скрыть от него самое страшное, а он всё видел, всё слышал. Впитывал нашу боль, как губка.

— И потом, — продолжает Савелий, глядя то на меня, то на отца, — все мои друзья знают это слово. У половины класса родители в разводе.

— Не дурак, — мягко говорит Руслан. — Ты очень умный мальчик. Умнее, чем нам хотелось бы. Но и не взрослый пока. Есть вещи, которые ты можешь не понимать...

— Например? — Савелий смотрит на отца прямо, без вызова, но твёрдо. В его взгляде — требование честности.

— Например, то, что взрослые люди иногда перестают понимать друг друга, — отвечаю я осторожно. — И тогда им приходится принимать сложные решения.

— Типа развода?

— Типа развода, — подтверждаю я. — Но есть ещё один вариант.

Савелий насторожённо смотрит на меня. В его глазах мелькает что-то — надежда? Или страх очередного обмана?

— Какой?

— Мы можем попробовать всё исправить, — говорит Руслан, и я слышу, как дрожит его голос. — Попробовать стать снова семьёй. Настоящей семьёй.

— Как раньше? — спрашивает Савелий, и в этих двух словах — всё его детское желание вернуть безопасный мир, где родители любят друг друга.

— Не как раньше, — честно отвечаю я. — Раньше мы делали вид, что всё хорошо. А теперь хотим, чтобы действительно было хорошо.

— А если не получится?

Молчание повисает тяжело. Сын ждёт ответа, и я понимаю — от нашей честности зависит очень многое. Если соврём сейчас, он не поверит нам никогда.

— Тогда разведёмся, — честно отвечает Руслан. — Но спокойно. Без ссор и скандалов. И ты будешь жить с нами обоими — просто в разных домах.

— А вы перестанете ненавидеть друг друга?

Вопрос застаёт меня врасплох. Я переглядываюсь с Русланом.

— Мы не ненавидим друг друга, — говорю я медленно. — Мы... потерялись. Забыли, как быть семьёй.

— Но хотим вспомнить, — добавляет Руслан.

Савелий молчит, обдумывая услышанное. Его лицо серьёзно, по-взрослому сосредоточено. Такое выражение не должно быть у одиннадцатилетнего ребёнка. Мы украли у него беззаботное детство.

— А я могу сказать, чего хочу? — спрашивает он, наконец.

— Конечно, — киваю я. — Твоё мнение для нас очень важно. Самое важное.

— Я хочу целую семью, — говорит он просто, и эти слова пробивают меня насквозь. — Хочу, чтобы мы все жили вместе, как раньше. Хочу, чтобы вы не ругались и не делили меня между собой, как игрушку.

Последние слова особенно больно ранят. Он чувствовал себя игрушкой, которую мы перетягивали. Боже мой.

— Хочу, чтобы папа опять читал мне на ночь, — продолжает Савелий, и голос чуть дрожит. — Как раньше. «Гарри Поттера» или что-нибудь про космос.

Руслан сглатывает. Я помню, как он читал сыну каждый вечер, делая разные голоса для персонажей. Когда это кончилось?

— Хочу, чтобы мы опять ездили на дачу к бабушке с дедушкой все вместе, — продолжает сын, и голос становится всё тише. — Чтобы папа учил меня чинить велосипед. Чтобы мама рисовала мне смешные картинки. Чтобы мы жарили шашлыки и играли в футбол.

Слёзы подступают к горлу. Каждое его слово — как удар. Он помнит всё лучшее из нашей семейной жизни и хочет этого обратно.

— Чтобы мы были нормальной семьёй, — заканчивает он. — Как у других. Чтобы я не боялся приглашать друзей домой, потому что вы можете поругаться.

Руслан сжимает кулаки, пытаясь сдержать эмоции. По его щеке катится одинокая слеза.

— А ещё, — добавляет Савелий совсем тихо, — хочу, чтобы вы снова любили друг друга. Как в тех фильмах, которые мы смотрели вместе. Чтобы вы обнимались и целовались, и чтобы я знал — мои родители счастливы.

Это уже слишком. Я не могу сдержать слёз. Встаю из-за стола и отворачиваюсь к окну, чтобы сын не видел, как я плачу.

— Мама? — голос Савелия полон беспокойства.

— Всё хорошо, солнце, — говорю я