Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

кого-то из казахов в религиозных целях передать землю в вакф. По крайней мере, это было естественно для оседлого мусульманского общества. Поэтому запрет вакфов являлся превентивной мерой против распространения исламских традиций. Без вакфов обеспечение мулл, мечетей и школ при мечетях должно было стать лишним обременением для мусульманского населения, соответственно и для казахского населения тоже. В то же время, в случае невысокой степени религиозности населения среди кочевников казахов это означало, что расходы на эти позиции будут не слишком значительными. Следовательно, не будет расти влияние ислама.

Характерно, что в одной из записок Степной комиссии Гирса «о магометанстве в Киргизской степи и об управлении духовными делами киргизов» указывалось, что необходимо остановить распространение ислама. «Это тем более необходимо, что киргизский народ, по своему положению между массами мусульман внутренних наших губерний и массами их в середине Азии, может или соединить все эти части в сплошную единоверную территорию, или, напротив, при ослаблении или уничтожении в нём исламизма, разъединить их навсегда. Следовательно вопрос о магометанстве в Киргизской степи имеет для России особую политическую важность»[532].

Более того, во Временном положении 1868 года изменялась и практика перехода казахов в христианство. Согласно параграфу 247 тем казахам, которые приняли христианство, разрешалось «или оставаться в своих обществах или прикочёвывать к русским селениям в степи, с сохранением предоставленных киргизам прав»[533]. Это было важное дополнение к существовавшим ранее правилам. До принятия Временных правил те казахи, которые приняли христианство, должны были покинуть степи, они входили в состав русских обывателей с распространением на них всех положенных повинностей. Естественно, это существенно ограничивало распространение христианства.

В этой связи характерно мнение очевидца событий российского офицера С. Броневского. Он писал, что казахи принимали христианство во многом вынужденно. «Бедный класс киргизов с охотою отдаётся в услужение за малую плату казакам… проживая таким образом некоторое время, работники и подёнщики привыкают к обычаям россиян, и удобно принимают крещение, записываясь по своей воле в казаки, мещане или крестьяне… Бедные киргизы трудолюбивую жизнь сносят, как необходимость, доставшуюся им в удел несчастием и бедностью. Я полагаю, если бы они получили малейшую возможность кочевать, то есть приобрели лошадей и скот, то ни один не остался бы в работе»[534]. Теперь же после принятия Временного положения 1868 года они могли оставаться в своих сообществах и, кроме того, сохраняли освобождение от военного призыва.

Расчёт российских властей основывался на том, что это стимулирует казахов переходить в христианство не только на границе, но и внутри степи. Возможно, что власти таким образом стремились изменить социальный состав тех казахов, которые могли бы принять христианство, чтобы среди них не были только представители бедных, маргинальных слоёв населения. В частности, в России наверняка хорошо помнили опыт с калмыками во второй половины XVIII века, тогда внутри их общества возникли кочевые общины крещённых калмыков. Причём христианство принимали и представители калмыцкой элиты, например, князья Дундуковы. Но в казахском обществе этот опыт не удался, количество крещённых казахов было немногочисленно и не касалось родовых общин, только отдельных личностей, которые к тому же находились на периферии социальной структуры.

Кроме того, на ослабление роли ислама в казахском обществе должно было повлиять усиление значения народного суда. Это означало отдать приоритет обычному праву адату перед шариатом. Согласно параграфу 135 Временного положения 1868 года в каждой волости выбиралось от 4 до 8 биев[535]. Характерно, что это соответствовало рекомендациям Чокана Валиханова, которые он давал в своей известной статье о судебной реформе, весьма критической по отношению к роли ислама в жизни казахов. «Суд биев, действующий у киргиз теперь, при господствующем у них родовом быте и родовых отношениях, вполне удовлетворяет развитию народа, как продукт, непосредственно выработанный самим народом из прошедшей его жизни, из продуктов его развития и под влиянием особенностей их страны»[536]. Валиханов был российским офицером, он видел в исламе препятствие для развития казахского общества.

Интересно, что Валиханов был выходцем из чингизидской аристократии. В то время как многие видные её представители, например, хан Джангир в Букеевском ханстве, многие другие, напротив, традиционно выступали за укрепление значения шариата в жизни казахского общества. Для них шариат означал усиление роли центральной ханской власти, в то время как адат вёл к укреплению влияния родоплеменной структуры казахского общества. Для российских властей адат был более удобен, потому что они больше не нуждались в посреднике в лице чингизидской аристократии в своих отношениях с казахами. Кроме того, территориальное разделение казахского общества разделило его родоплеменную структуру на много мелких сегментов. Это позволяло безболезненно передать разбирательство по внутренним казахским делам в суд биев. Тем более что это не требовало от российских властей каких-либо расходов.

В этой связи интересно мнение Савелия Фукса о том, что во второй половине XIX века «царизм изгонял шариат, во-первых, потому, что видел в нём почву для проникновения в Казахстан враждебной иностранной агентуры, действовавшей всегда под флагом панисламизма, во-вторых, потому, что не хотел усиливать позиции казахской знати. Вытеснить шариат было тем легче, что защиту основных интересов байства, которая раньше осуществлялась при помощи острой шариатской репрессии, теперь взяло на себя уголовное право империи в царских судах»[537]. Фукс здесь несколько путает интересы чингизидской аристократии и родоплеменной элиты.

Если говорить об элите родов и племён, то ей шариат не был особенно необходим, ей как раз был более выгоден адат. Её влияние в традиционном казахском обществе опиралось на традиционные родоплеменные связи. В то время как шариат был нужен чингизидской элите в тот момент, когда она претендовала на власть в степи. В связи с этим можно вспомнить, что на Северном Кавказе имам Шамиль и его предшественники в рамках своего государства — имамата, противопоставляли шариат адату. Соответственно, власть религиозных деятелей, в данном случае суфийских авторитетов, власти традиционной элиты. Чингизидская элита у казахов, конечно, была далека от суфийских лидеров. Последние были ближе к среднеазиатским и восточнотуркестанским ходжам. Точно также, как общины горцев Северного Кавказа не соответствовали кочевым племенам казахов. Но объединяло чингизидскую элиту, до завершения присоединения к России, с северокавказскими имамами отношение к власти. В этом смысле шариат был ориентирован на власть, будь-то Букеевское ханство или имамат Шамиля, а адат на регулирование обычных родоплеменных отношений.

По крайней мере, подобной логике во второй половине XIX века следовала и российская администрация. Если шариат не рассматривался в качестве союзника российской власти, а скорее ассоциировался с её противником, то адат выглядел для неё лучшим выбором. «Почти