Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер
На последних четырех съездах, проходивших в Саванне, Ноксвилле, Монтгомери и Виксбурге с 1856 по 1859 год, политики и пожиратели огня в значительной степени заменили бизнесменов в качестве доминирующих делегатов, а сами собрания в значительной степени превратились в митинги в поддержку воссоединения и южной нации. В Саванне председатель собрания говорил о «любимой южной части» и обращался к своим слушателям как к «свободным гражданам Юга». Газета New York Times пришла к выводу, что главной целью съездов было «отделить в общественном сознании Юга интересы Юга от национальных интересов», а Louisville Journal осудила большинство членов съезда как «наглых дезунионистов… столь же глубоко предательских, как и самый гнусный конклав, когда-либо загрязнявший землю Южной Каролины».[866]
Съезд в Монтгомери в 1858 году ознаменовал прилив воинствующего южанства. На съезде присутствовали Раффин, Янси и Ретт, но дискуссии также показали отсутствие единого Юга и дилемму, с которой столкнулись сторонники сецессии: если они будут форсировать решение вопроса, они могут разрушить единство Юга, которое они стремились создать; если они будут ждать, пока это единство станет полным, они могут никогда не действовать. Янси красноречиво говорил о «единстве климата, единстве почвы, единстве производства и единстве социальных отношений». Деловой комитет гармонично поддержал Лигу объединенных южан. Но когда Янси призвал к возобновлению африканской работорговли, Роджер Прайор из Вирджинии обвинил его в том, что его истинная цель — распад Союза. Он, Прайор, не стал бы распускать его на этом основании. На вопрос о том, на каком основании он готов его распустить, он ответил: «Дайте мне случай угнетения и тирании, достаточный для оправдания роспуска Союза, и дайте мне объединенный Юг, и тогда я готов выйти из Союза». Один из делегатов возразил, что если Прайору придётся ждать неразделенного Юга, он никогда не отделится, но Прайор, ничуть не смутившись, сказал ему, что в случае войны «первый удар придётся принять Вирджинии, и не стоит ожидать от неё того же неумеренного энтузиазма, который испытывают другие, не столь уязвимые, как она». Тупик был частично преодолен более консервативным жителем Алабамы Генри Хиллиардом, который предположил, что избрание чернокожего республиканца на пост президента приведет к подрыву правительства и распаду Союза — подразумевалось, что первое оправдает второе. Прайор согласился, что избрание президента-республиканца, вероятно, станет достаточным основанием для отделения, добавив, что в этом случае Виргиния будет готова действовать так же, как и Алабама.[867]
Поскольку национализм — явление зачастую не только негативное, но и позитивное, не стоит опровергать реальность южного национализма, если сказать, что южное движение возникло в первую очередь из антагонизма к Северу. Однако остается ощущение, что Юг хотел не столько отдельной судьбы, сколько признания достоинств южного общества и безопасности рабовладельческого строя, и что все культурные составляющие южного национализма имели бы очень малый вес, если бы это признание и эта безопасность были получены. Южный национализм был порожден обидой, а не чувством отдельной культурной идентичности. Но культурные различия Севера и Юга были достаточно значительными, чтобы превратить кампанию по защите южных интересов в движение с сильной окраской национализма. Это не означает, что южный национализм никогда не был глубоко прочувствован. Он был. Но он стал результатом общих жертв, общих усилий и общего поражения (которое часто бывает более объединяющим, чем победа) в Гражданской войне. Гражданская война сделала гораздо больше для возникновения южного национализма, который расцвел в культе «Потерянного дела», чем южный национализм для возникновения войны.
Даже в манифестах самозваных хранителей южного германизма не отражен порыв реализовать уникальный потенциал уникального общества. Они жаловались не на то, что Союз препятствовал рождению сильной, но подавленной культуры, а на то, что их культурная зависимость от янки была унизительной. Почему южные дети должны изучать учебники, написанные и изданные на Севере и несовместимые с южными ценностями? Почему южные читатели должны подписываться на северные журналы вместо того, чтобы поддерживать южные журналы, публикующие южных авторов? Частота и назойливость этих вопросов свидетельствует о довольно самосознательном литературном ирредентизме очень небольшого числа южных писателей, но они также являются ярким доказательством отсутствия культурного самосознания у большого числа южных читателей, которые игнорировали эти мольбы и продолжали получать литературу с Севера. Борющиеся авторы Юга хотели не отделения от Севера, а его признания. Почему северные критики должны настаивать на восхвалении доггеров Джона Гринлифа Уиттиера, игнорируя при этом гений Уильяма Гилмора Симмса? Невыносимо было, когда «Atlantic Monthly» характеризовал Юг как грубую и подлую олигархию, не освященную древностью и не украшенную культурой. Но вместо отделения они хотели избежать снисходительного отношения метрополии к провинциалам, добиться какого-нибудь литературного триумфа, который заставил бы Север признать заслуги южан. Тем временем они отвечали добром на добро, унижая северное общество как наемническое, материалистическое, лицемерное, безбожное, плохо воспитанное и лишённое всякого класса джентльменов.[868] В 1858 году видный историк из Теннесси заявил: «Высокопарный дух Новой Англии выродился в клановое чувство глубокого янкиизма… Массы Севера продажные, коррумпированные, жадные, подлые и эгоистичные». Но «гордый кавалерский дух Юга», добавил он, не только сохранился, но и «усилился».[869] В начале 1860 года Роберт Тумбс заметил в Сенате: «Чувство общности интересов и общей судьбы, на котором только и может надежно и прочно покоиться общество, … быстро проходит».[870] Позже в том же году условия напомнили Фрэнсису Либеру слова Фукидида о Греции времен Пелопоннесской войны:
