Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

Южане не только с нежностью думали о нации, в рамках которой южная социальная система была бы в безопасности. Они также прямо говорили, что безопасность их системы — это критерий, по которому они должны выбирать между существующей и зарождающейся нацией. Многие признавали, что даже если южная конфедерация будет успешно создана, её существование не предотвратит бегство рабов на север к свободе, не заглушит нападки аболиционистов на рабство и, вероятно, будет означать отказ от прав, которыми рабство, согласно решению Дреда Скотта, пользовалось на территориях. Югу в любом случае придётся противостоять антирабовладельцам, и поэтому, возможно, он сможет более эффективно бороться внутри Союза, чем за его пределами. Аболиционисты могут быть более опасны как иностранные соседи, чем как сограждане. Союз, по словам Бенджамина Ф. Перри из Южной Каролины, «должен быть сохранен как оплот против аболиционизма».[886] Сецессия поставила бы рабство под угрозу больше, чем Линкольн. Александр Х. Стивенс предупреждал, что для Юга нет ничего опаснее, чем «ненужные изменения и революции в правительстве». Он считал, что «рабство гораздо более безопасно в Союзе, чем вне его», и полагал, что Линкольн станет «таким же хорошим президентом, как и Филлмор».[887] Гершель В. Джонсон, сторонник сецессии в 1850 году, но перешедший в юнионизм к 1860 году, предложил простое и прагматичное объяснение своей перемены: «Я убедился, что рабство безопаснее в Союзе, чем вне его».[888] Газета North Carolina State Journal отрицала, что основная проблема заключалась в конфликте лояльностей. «Вопрос, — говорилось в нём, — не в союзе или воссоединении, а в том, что ей [Северной Каролине] делать, чтобы защитить себя».[889]

Пока Север и Юг оставались равными по экономической и политической мощи и пока рабство не подвергалось серьёзным нападкам, эти две части сосуществовали достаточно гармонично. Они могли расходиться во мнениях и даже ожесточенно ссориться по различным политическим вопросам, не подвергая Союз большой опасности. Но со временем между секциями перестало быть равновесие, и рабство потеряло свой иммунитет. Эти одновременные события оказали подавляющее воздействие на Юг. Они породили ощущение оборонительной позиции, психологию осажденного гарнизона.[890]

В начале века население рабовладельческих штатов было равно населению Севера, а на Юге проживало 40% всего белого населения. Но к 1860 году северяне преобладали над южанами в соотношении 6:4 по общей численности населения и 7:3 по численности белого населения. В начале века Вирджиния и Кентукки могли говорить о власти отдельных штатов, чтобы предотвратить исполнение законов об иностранцах и подстрекательстве, но на самом деле им не нужно было прибегать к подобным средствам борьбы с меньшинством, поскольку у них все ещё было достаточно политических сил, чтобы в 1801 году в Белом доме оказался вирджинец, и чтобы президентство оставалось в руках южан на протяжении сорока двух из следующих пятидесяти лет. Но к 1860 году человек мог выиграть президентское кресло, даже не будучи избранным в большинстве южных штатов. Растущие различия в богатстве, производственном потенциале и технологическом прогрессе были столь же очевидны. Уильям Л. Янси говорил нью-йоркской аудитории в 1860 году: «У вас есть власть во всех ветвях правительства, чтобы принимать такие законы, какие вы хотите. Если вы руководствуетесь властью, или предрассудками, или желанием самовозвеличиться, то в ваших силах… превзойти нас и совершить агрессию против нас». Юг оказался не только в меньшинстве, но, что ещё более зловеще, в постоянном и сокращающемся меньшинстве.[891]

Кроме того, его власть уменьшалась как раз в то время, когда Юг подвергался все более резким нападкам со стороны представителей антирабовладельческого движения. В течение первых сорока лет существования республики рабство, конечно, критиковали, но практически никогда не угрожали ему. Люди, выступавшие против рабства, были постепенниками, не предлагавшими резких действий; эмансипационистами, которые полагались на аргументированные призывы к рабовладельцам практиковать добровольную эмансипацию; колонизаторами, чья программа предусматривала выселение негров вместе с отменой рабства. Рабство было респектабельным, и восемь из первых двенадцати человек, занявших президентский пост, были рабовладельцами. До 1856 года ни одна крупная политическая партия на национальном уровне не выступала с публичными заявлениями против рабства, а в северных городах толпы, в которые входили «джентльмены с имуществом и положением», преследовали и донимали аболиционистов.[892] Но в 1830-х годах аболиционисты захватили антирабовладельческое движение, требуя немедленного принудительного освобождения, закрепленного законом, обличая всех рабовладельцев безмерной инвективой и даже иногда провозглашая равенство негров.[893] Антирабовладельческие партии впервые появились в 1840-х годах, а крупная антирабовладельческая партия — в середине пятидесятых. В 1856 году республиканцы заклеймили рабство как пережиток варварства, а в 1860 году избрали в президенты человека, который заявил, что рабство должно быть поставлено на путь окончательного уничтожения. В 1859 году многие северяне оплакивали повешение потенциального лидера восстания рабов. Тем временем рабство исчезало из западного мира и сохранялось только в Бразилии, на Кубе и на юге Соединенных Штатов.

Если правительство Соединенных Штатов перейдет под контроль противников рабства, как это, казалось, должно было произойти в 1860 году, у Юга были реальные основания опасаться последствий, и не столько из-за законов, которые могла бы принять доминирующая партия, сколько из-за того, что монолитная, закрытая система социальных и интеллектуальных механизмов, на которую полагался Юг в деле сохранения рабства, могла быть нарушена. Как только Линкольн окажется у власти, он сможет назначить республиканских судей, маршалов, таможенников и почтмейстеров на Юге. Это нанесло бы сильный удар по мистике контроля плантаторов, которая была жизненно важна для поддержания южной системы. Оказавшись под угрозой политического господства, плантаторы могли потерять и часть своего социального превосходства. В частности, Линкольн мог назначить аболиционистов или даже свободных негров на государственные должности на Юге. И даже если он этого не сделает, новые республиканские почтмейстеры откажутся цензурировать почту или сжигать аболиционистские газеты.[894] Соблазн получить должность почтмейстера мог привлечь некоторых нерабовладельцев Юга и сделать их ядром антирабовладельческой силы на Юге. Для рабовладельческой системы, жизненно зависящей от солидарности белых, это представляло собой страшную угрозу. Говорить о том, что республиканцы не представляют угрозы, потому что у них все ещё нет большинства, которое позволило бы им принимать законы в Конгрессе, было бы неуместно. Им и не нужно было принимать законы.[895]

К 1860 году южане остро осознавали своё меньшинство и уязвимость перед аболиционистской агитацией. После Харперс-Ферри по Югу прокатилась волна страха, которая немного утихла весной, а затем вновь поднялась во время президентской кампании. Появились сообщения о тёмных заговорах с целью восстания рабов, которые организовывали подстрекатели-аболиционисты, проникавшие на Юг под