Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер
Одним словом, республиканцы, не поступаясь своим главным принципом, могли теперь более гибко подходить к его реализации, поскольку вскоре им предстояло получить контроль над исполнительным ведомством. Но последствия этого контроля, в свою очередь, заменили территориальный вопрос в качестве фокуса конфликта между сектами. Сецессия началась, в конце концов, не как реакция на что-либо сделанное или оставленное без внимания Конгрессом, а скорее как реакция на избрание Линкольна. Это был новый вид национального кризиса, вызванный самим народом, а не его законодателями. Традиционные методы работы Конгресса могли справиться с этим кризисом лишь косвенно; ведь нерешенные проблемы секционного характера теперь были менее важны, чем сдвиг политической власти на север и реакция на него южан.
Одно событие особенно четко обозначило конец эпохи. В конце января, не встретив практически никакого сопротивления со стороны южан, Конгресс одобрил принятие Канзаса в качестве свободного штата — Канзас больше не кровоточил и не был боевым кличем.[1060] Таким образом, самая проблемная из территорий перестала быть территорией; три новые территории были созданы без особых споров; и ни северяне, ни южане не проявляли особого интереса к тому, что будет с территорией Нью-Мексико. С практической точки зрения территориальный вопрос казался в значительной степени исчерпанным.
Однако именно территориальный аспект компромисса Криттендена республиканцы отвергали наиболее решительно, а южане требовали наиболее настойчиво. В то же время, поддержав поправку Корвина, дающую рабству в рабовладельческих штатах вечную конституционную гарантию, многие республиканцы согласились на то, что сейчас кажется ужасающе большой уступкой Югу; но южане в Конгрессе в большинстве своём отнеслись к этой уступке как к «простому балагану».[1061] Существует множество объяснений этой двойной аномалии, включая страх республиканцев перед южным экспансионизмом и голод южан по поводу отказа республиканцев от республиканизма. Возможно также, что просто привычка заставляла обе стороны придерживаться привычной линии спора. Но, кроме того, похоже, что ни Север, ни Юг не имели ничего большего, чем смутное понимание того, о чём шла речь между ними, и чего они хотели друг от друга.
Вопрос о том, были ли республиканцы или компромиссники мудрее и патриотичнее в своём поведении, остается предметом научного спора, который иногда с восхитительным мастерством повторяет яростный дух дебатов в конгрессе зимой, когда происходило отделение. Конечно, многое зависит от ретроспективного прогноза результатов успеха Криттендена, и здесь необходимо подчеркнуть важность времени. Учитывая сопротивление, которое пришлось преодолеть сторонникам сецессии в глубине Юга, нетрудно согласиться с мнением Дугласа, что «если бы предложение Криттендена удалось принять в начале сессии, оно спасло бы все штаты, кроме Южной Каролины».[1062] То, что Конгресс действовал так быстро и решительно, само по себе было бы достаточно эффектно, чтобы заставить сепаратистов задуматься, не считая сути предложенных уступок. Но столь оперативное поведение на открытии сессии было бы неестественным в любое время, и тем более маловероятным в чрезвычайной неразберихе декабря 1860 года. Дуглас, как никто другой, должен был понимать, что компромисс по спасению Союза, достигнутый к Новому году, был чем-то слишком маловероятным, чтобы рассматривать его в ретроспективе как жизнеспособную историческую альтернативу.
Что кажется гораздо более вероятным, так это компромисс, достигнутый в конце сессии — после того, как все сомнения в реальности воссоединения были развеяны, после излияния северных петиций и редакционных статей в поддержку Криттендена, после влияния пограничных штатов и мирной конференции. Но такой компромисс, надо признать, был бы относительно ограничен в своих непосредственных последствиях. Формула Криттендена, чего бы она ни достигла, если бы была принята в декабре, к марту рассматривалась прежде всего как средство удержать верхний Юг и тем самым остановить продвижение сецессии. Никто не ожидал, что одной этой формулы будет достаточно, чтобы повернуть время вспять и распустить новую Конфедерацию.
Единственной надеждой на полное воссоединение без войны за подчинение было смутное движение за «добровольную реконструкцию», логичным предварительным шагом к которому считался компромисс Конгресса. Важно точно определить, что было потеряно, когда план Криттендена не прошел. Отвергнув этот план, республиканцы отвергли не альтернативу войне, а лишь первый шаг альтернативного подхода к кризису, подхода, который уменьшил бы риск войны ценой увеличения риска постоянного воссоединения.[1063]
Организовать мирное восстановление, несомненно, было бы чрезвычайно сложно, и все же поражает широкий и устойчивый интерес к этой идее, который распространялся от назначенного Линкольном государственного секретаря через различные ряды компромиссников и нейтралов приграничных штатов до высших советов Конфедерации.[1064] Каковы бы ни были шансы на успех, они были значительно снижены, хотя и не полностью исключены, в результате провала компромисса Криттендена. Эта неудача прогнала холод по верхнему Югу, задала мрачное настроение инаугурации и сделала противостояние в гавани Чарльстона ещё более полным. Никто, конечно, не может сказать, было бы все иначе в форте Самтер 12 апреля, если бы Конгресс раньше сделал первый шаг по альтернативному пути «добровольной реконструкции».
20. Форт Самтер: Конец и начало
Сколько немецко-американцев проголосовало за Линкольна в 1860 году, является предметом многочисленных научных споров, но, по крайней мере, в Иллинойсе их число было значительным. Среди них был, например, бывший вице-губернатор Густав Кёрнер, который сыграл важную роль в выдвижении Линкольна в Чикаго и в последующей кампании.[1065] Менее известным, но не менее горячим республиканцем был Джон Г. Николей, двадцати с небольшим лет, в прошлом журналист из небольшого городка, а ныне клерк государственного секретаря штата Иллинойс. Родители Николая эмигрировали в Америку, когда ему было пять лет. Поселившись сначала в Цинциннати, семья переехала в Индиану, затем в Миссури и, наконец, в Иллинойс. То тут, то там ему удавалось получить несколько месяцев школьного образования, но в основном он был самоучкой, особенно благодаря интенсивному изучению Библии и Шекспира. Возможно, Линкольн распознал в нём родственную душу и, нуждаясь в постоянном личном секретаре после своего выдвижения, предложил эту должность Николаю. Спокойный, методичный молодой немец привнес в дела своего нового работодателя, который никогда не занимал административных должностей, больше порядка. Они были яркими представителями социальной мобильности в американской жизни — следующий президент и
