Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Янни Коцонис

на рынке. Крестьянин вынужден продавать свой товар осенью во время сбора урожая, тем самым переполняя рынок и снижая цены; в течение весеннего сева он покупает свои же товары, проданные ранее, но уже по вздутым ценам, при этом часто расходуя немалые средства на выплату процентов по ссудам, полученным от местного кулака. Мелкий кредит помог бы крестьянам не продавать свой урожай немедленно и способствовал бы стабильности цен, насыщенности рынка аграрной продукцией и регулярности ее появления на нем[112].

Закон 1895 г. заключал в себе предпосылку для острого конфликта. С одной стороны, кооперативный кредит должен был стать особым механизмом правительства и его представителей для управления интеграцией крестьян в общеимперский рынок. В то время как Министерство внутренних дел продолжало усиленно защищать крестьян от разрушительных сил при помощи усиления общины и межсословных барьеров, Министерство финансов предложило направить финансовые и людские ресурсы на социальную интеграцию крестьянства в новоявленную рыночную систему с помощью использования всесословных и надобщинных учреждений, которые помогут подвергнуть крестьян благотворному влиянию правительственных специалистов. С другой стороны, финансовая бюрократия поддерживала сохранение круговой поруки, да еще и изобрела «трудовой принцип», подкрепив таким образом очень старое определение крестьянства как неплатежеспособного и совершенно обособленного сословия, то есть трудящегося, но ничем не владеющего. Вместо залога недвижимости — альтернативного пути гарантировать индивидуальную платежеспособность и ответственность крестьянина, — правительство предложило персональный и непосредственный надзор правительственных агентов, не принадлежащих к крестьянскому сословию. В этом и заключалось значение понятия «всесословный», снова и снова всплывавшего в официальных дискуссиях по аграрному вопросу. Данный термин признавал правовые различия и соединял собою обособленные категории населения; поэтому его следует отличать от термина «бессословный», редко встречавшегося в тех же дискуссиях и подразумевавшего, что сословные различия могут и не иметь значения[113].

Из-за частичных неурожаев 1897, 1898 и 1901 гг. аграрный вопрос оставался в числе главных тем общественных дискуссий, и многие деятели неустанно требовали, чтобы правительство сделало для сельского хозяйства столько же, сколько им было сделано для промышленности в прошедшее десятилетие. В начале 1902 г. крестьянские волнения в черноземных губерниях превратили аграрный вопрос из социально-экономической проблемы со скрытым политическим подтекстом в неотложное дело очевидной государственной важности. Витте доказывал, что активное инвестирование в промышленность будет способствовать обогащению всего населения России, но этот аргумент, видимо, потерял свою притягательность, когда в 1900 г. начался промышленный спад. Столкнувшись с объединенной оппозицией либеральных земских деятелей и представителей свободных профессий из крупных и средних городов, Витте стал убеждать правительство «кооптировать» эту оппозицию в число участников дискуссии и возглавить борьбу за реформы. Помимо всего прочего, это означало реформирование деревенского жизненного уклада, и Витте начал доказывать, что аграрный кризис обусловлен несоответствием между охватившими страну экономическими переменами и архаичной структурой законодательства. Чтобы подчеркнуть эти выводы и стимулировать дискуссию, он организовал Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, начавшее свою работу в феврале 1902 г. Состав центрального Совещания в Петербурге был усилен единомышленниками Витте, а местные комитеты представили на его рассмотрение массу отчетов и докладов по специальным вопросам, которые столичные организаторы могли сортировать по степени единомыслия с собственными убеждениями и цитировать в любых выгодных для себя комбинациях. Все это в результате снабдило Витте, его подчиненных и союзников всеми возможностями для поддержки намеченных ими мер[114].

Снова сотрудники Министерства финансов использовали проблемы кредита и кооперативов как рычаг для решения гораздо более крупных вопросов социального регулирования. Как только Особое совещание начало свою работу, министерство инспирировало весьма широкую и беспрецедентную дискуссию о кооперативах на страницах своего официального еженедельника «Вестник финансов». Начав в середине 1902 г. с «Записки» о мелком кредите, министерство не переставало категорически утверждать, что кооперативы и кредитные операции в целом неразрывно связаны с законодательством по крестьянскому сословию[115]. «Записка» начиналась перечислением факторов, которые затрудняли работу кредитных учреждений в русской деревне, — независимо от того, был это сословный банк или касса, кредитное товарищество или ссудо-сберегательное товарищество. Главной проблемой было отсутствие залога недвижимости в качестве финансового обеспечения ссуд, и авторы недвусмысленно утверждали, что эта почти безнадежная ситуация не изменится, пока возделываемые каждым хозяйством земли находятся в общинной собственности, а большинство крестьянского имущества неотчуждаемо по закону. Идея о том, что крестьяне кредитоспособны лишь в смысле «общего экономического потенциала заемщика» — ссылка на трудовой принцип, — была весьма поучительна в моральном аспекте, но, с точки зрения авторов статьи, ничто не могло заменить залога частной собственности в качестве надежной гарантии возврата ссуды. Более того, если в существовавших условиях крестьянская семья и получала кредит, она не могла им с уверенностью распоряжаться, поскольку земля не находилась в ее собственности, а в ряде губерний к тому же подвергалась нередким переделам. «Посему всякие вообще правовые и бытовые условия, не благоприятствующие развитию трудовой энергии и предприимчивости населения, тем самым ухудшают и условия для широкого развития личного кредита… Нетрудно убедиться, что этот правопорядок представляет в совокупности весьма неблагоприятную почву для успешного развития мелкого кредита. Своеобразный склад имущественных и общественных отношений в крестьянском быту чрезвычайно сужает возможность содействия кредитом хозяйственному преуспеянию крестьянского населения»[116].

Таковы были смелые аргументы в пользу крайней необходимости немедленной и фундаментальной реформы правового статуса крестьянства. Но авторы признавали, что, даже если различные органы правительственного аппарата согласятся отменить общинное землевладение и разрешат залог крестьянского движимого и недвижимого имущества — насчет чего у многих были немалые сомнения, — все равно потребуются годы, прежде чем будут выработаны необходимые законы и практические меры для достижения реальных изменений в жизни деревни. Кроме того, сами авторы «Записки» намекали на то, что быстрое осуществление данных мер будет социально дестабилизирующим фактором, так как с моральной точки зрения неприемлемо сразу подвергать ничего не подозревающих крестьян всем превратностям кредитного рынка. В то же время кредит являлся вопросом безотлагательной «государственной важности», напрямую связанным с уровнем производительности, бюджетными доходами, торговым балансом и социальной стабильностью; исходя из данных положений, он и должен был стать широко доступен, несмотря на отсутствие законодательных предпосылок для этого.

От вопроса о собственности авторы «Записки» перешли к проблеме компетентного управления кредитными учреждениями. Обе проблемы были взаимосвязаны, ибо тот аргумент, что крестьяне не готовы воспользоваться всеми правами частного собственника, был лишь частью большой и колоритной картины крестьянской отсталости, мастерски явленной на последующих страницах «Записки». Поскольку в прошлом провал кооперативов произошел исключительно вследствие плохого ведения дел, авторы свели необходимый материал в несколько таблиц, которые якобы убедительно демонстрировали, что крестьянское «неумение вести дело» было в большинстве случаев причиной провалов. Предоставить кооперативным учреждениям самостоятельно управлять своими делами посредством