Рассказы о временах Меровингов - Огюстен Тьерри

подданства и братства по оружию, сторожил в окрестностях Сен-Кале прикрытие, которое должно было сдать нового затворника на руки его настоятелей и тюремщиков. Лишь только оно показалось, как толпа воинов ударила на него в превосходном числе из засады и, обратив в бегство, принудила оставить пленника, вверенного его присмотру[175]. Освобожденный Меровиг с радостью сбросил с себя поповское платье и заменил его воинственной одеждой своего племени: обувью, крестообразно привязанной к ногам ремнями, узкой туникой с короткими рукавами, едва доходившей до колен, и меховым кафтаном, сверх которого шла перевязь с привешенным к ней мечом[176]. В этом наряде, не зная, где найти совершенно безопасное место, Меровиг встречен был послом Гонтрана Бозе. Предложение Рикульфа было принято без больших рассуждений, и сын Хильперика, окруженный на этот раз своими друзьями, немедленно отправился по дороге в Тур. Дорожный плащ с наглавником, накинутым на голову, предохранял его от удивления и насмешек, которые мог возбудить вид остриженной головы на плечах воина. Прибыв к стенам Тура, он слез с коня и, все еще закрывая плащом голову, отправился в собор Св. Мартина, где в минуту все двери были раскрыты[177].

Тогда был торжественный праздник, и турский епископ, совершавший службу, раздавал правоверным причастие в двух видах. Хлебы, оставшиеся от освящения евхаристии, разложены были по престолу на покрове подле большого сосуда с двумя ручками, заключавшего в себе вино. Обыкновенно в конце обедни эти хлебы, не освященные, но просто благословенные священником, изрезывались на части и раздавались присутствовавшим; это называлось раздавать эвлогии. Все предстоящие, кроме отлученных от церкви, получали свою часть от диаконов, подобно тому как евхаристию раздавал священник или совершавший службу епископ[178]. Обходя храм и раздавая каждому частицу священного хлеба, диаконы Св. Мартина увидели в дверях незнакомого им человека, полузакрытое лицо которого, казалось, обнаруживало желание не быть узнанным; они недоверчиво прошли мимо и ничего ему не предложили.

Горячий от природы характер юного Меровига еще более взволнован был заботами и утомлением от дороги. Видя себя лишенным милости, которой удостоились все присутствовавшие, он вспыхнул бешеным гневом. Пройдя сквозь толпу, наполнявшую средину церкви, он проник до клироса, где находился Григорий с другим епископом, Рагенемодом, франком по происхождению, заступившим в парижской епархии Св. Жермена. Став перед амвоном, на котором восседал Григорий в своем епископском облачении, Меровиг сказал ему грубым и повелительным голосом: «Епископ, отчего не дают мне эвлогии, как другим правоверным? Говори, разве я отлучен от церкви?»[179] С этими словами он отбросил назад наглавник своего плаща и открыл взорам присутствующих лицо свое, раскрасневшееся от гнева, и странную фигуру постриженного воина.

Турский епископ без труда узнал старшего из сыновей короля Хильперика, потому что часто видал его прежде и знал уже всю его историю. Юный беглец казался ему виновным в двойном нарушении церковных законов: браком в запрещенной степени родства и отречением от священно-духовного чина, вины столь тяжкой, что строгие казуисты называли ее отступничеством. Будучи явно уличен в грехе своей мирской одеждой и вооружением, Меровиг, не очистившись предварительно пред духовным судом, не мог быть допущен к приобщению ни освященного хлеба и вина, ни даже хлеба просто благословенного, бывшего подобием первого. Епископ Григорий так ему и ответствовал с обычным своим спокойствием и достоинством. Но речь его, важная и вместе с тем кроткая, только раздражила вспыльчивость юноши, который, забыв всякую умеренность и уважение к святости места, вскричал: «Ты не имеешь права отрешать меня от христианского причащения без согласия твоих собратий епископов; если же ты по собственной своей власти лишаешь меня причастия, то я поступлю, как оглашенный, и кого-нибудь убью здесь»[180]. Слова эти, сказанные, диким голосом, ужаснули слушателей и произвели на епископа впечатление глубокой скорби. Опасаясь довести до крайности этого молодого варвара и накликать беду, он уступил необходимости и, переговорив, для соблюдения по крайней мере законных форм, со своим парижским собратом, приказал дать Меровигу требуемые им эвлогии[181].

Хлодвиг принимает крещение. Изображение из Жития святого Дионисия, XIII в.

Лишь только сын Хильперика водворился в ограде базилики Св. Мартина вместе с Гаиленом, братом своим по оружию, с молодыми сообщниками и множеством служителей, турский епископ поспешил исполнить некоторые предписанные римским законом формальности, из которых главнейшей для него было оповещение ближайшего судьи и гражданских властей о прибытии каждого нового изгнанника[182]. В настоящем случае не было иного судьи и другой власти, кроме короля Хильперика; следовательно, объявить должно было ему, стараясь притом смягчить уступчивостью горечь его негодования. Дьякон кафедральной турской церкви отправился в нейстрийский королевский город Суассон с поручением донести в точности обо всем произошедшем. Товарищем его в этом посольстве был родственник епископа, по имени Никита, ехавший по частным своим делам ко двору Хильперика[183].

Прибыв в суассонский дворец, они были оба допущены к королю и начали излагать причину своего путешествия, но вдруг вошла Фредегонда и сказала: «Это лазутчики; они пришли сюда разведать, что делает король, и потом пересказать Меровигу». Слов этих было довольно, чтобы встревожить подозрительный дух Хильперика: немедленно дано было приказание схватить Никиту и диакона, прибывшего с известиями. У них отобрали все деньги, какие с ними были, и отвели их самих на край королевства, откуда оба они возвратились не ранее как после семимесячной ссылки[184]. Пока с послом и родственником Григория Турского обращались так жестоко, он сам получил письмо от короля Хильперика в следующих выражениях: «Выгони отступника из своей базилики, или я всю страну предам на сожжение». Епископ ответствовал просто, что подобного дела никогда не было, даже при готских королях, которые были еретики, и что, следовательно, оно не может быть во времена истинной христианской веры. Принужденный после такого ответа перейти от угроз к действию, Хильперик долго медлил, и только по настояниям Фредегонды, которую не пугало никакое святотатство, было решено, что соберется войско и сам король примет над ним начальство и поведет его наказать город Тур и взять силой убежище Св. Мартина[185].

Узнав об этих приготовлениях, Меровиг был объят ужасом, в котором просвечивало религиозное чувство: «Оборони Бог, чтобы святая базилика владыки моего, Мартина, потерпела какое-нибудь насилие или страна эта была разорена чрез меня!» Он хотел немедленно выехать с Гонтраном Бозе и отправиться в Австразию, где льстился надеждой найти убежище, спокойствие, богатство и все наслаждения власти. Но еще ничего не было готово для такого дальнего путешествия. У них не было ни