Древний Египет - Борис Александрович Тураев
И в развалинах мастерских, и в гробницах царя и вельмож найдены замечательные произведения рельефа и круглой пластики, указывающие на старательное наблюдение природы и умение быть ей верным в искусстве. Придворные скульпторы предшествующего поколения при изображении царей и их семейств, при всем стремлении передать индивидуальные черты лица и при всем умении владеть резцом все же были связаны этикетом и традициями. Теперь, с переселением в Ахет-Атон, «Горизонт-Атона», как назвал царь новую столицу, пали все эти стеснения и художники стали воспроизводить точный портрет Эхнатона со всеми его странными чертами, до сих пор представляющими загадку — с отвисшим подбородком, уродливо вытянутой вперед шеей, толстым, также отвисшим, животом и т. п. Вся его семья, состоявшая из царицы Нефертити и нескольких маленьких дочерей, изображалась сходным образом. И более ранние произведения этого стиля представляют настоящие шедевры изящества — особенно луврский бюст, берлинская голова царицы Тэйе и статуи, найденные германской экспедицией в 1911–1912 гг. Не будучи стеснены в выборе тем и поощряемые с высоты престола, художники изображают царя не только как повелителя страны и верховного жреца, сидящего на колеснице в храме своего бога, при сиянии которого ликует вся природа и при царской молитве которому присутствуют представители всех народов, но и в виде нежного супруга и любящего отца в кругу своей семьи, в ее радости, горе и ежедневной обстановке.
Исключительный интерес представляют барельефы в гробнице самого царя, изображающие смерть одной из маленьких царевен. Царь и царица присутствуют при последних минутах дочери и стоят безутешные у ее бездыханного тела; Эхнатон, уже не царь и не жрец, а муж и отец, жмет своей плачущей супруге руку; стоящие за ними женщины также предаются горю, выражая его слезами, жестами и телодвижениями, подобно современным египтянкам; одна из женщин выносит ребенка из комнаты умирающей; в суматохе повалены столы с фруктами... Другие картины в гробницах вельмож представляют царя с семейством у окна дворца перед собравшимся народом или награждающим из окна своих верных сподвижников золотыми ожерельями в присутствии их родных и слуг, плясками выражающих свою радость. Наконец, в гробнице царя уцелела часть изображения погребальной процессии — фигуры плачущих могут быть поставлены рядом с мемфисскими на московском барельефе. Таким образом, ясно, что так называемое телль-амарнское искусство не было неожиданностью в художественном творчестве Египта и не стоит в нем обособленно, не является оно и продуктом чужеземных влияний, но представляет собой последнюю степень достижения национального искусства, ускоренную чрезвычайными историческими условиями, среди которых видная роль приходится на долю царя-мыслителя. Это ускорение как в области религиозной мысли, так и в художественной деятельности не могло пройти безнаказанно. Культура тысячелетий не могла допустить в своем развитии скачков, а народ, ее создавший, нельзя было насильственно вдруг поднять на уровень, которого он еще не мог достигнуть. Дело Эхнатона было обречено на крушение, и мы видим, что к концу царствования его религиозная политика становится все нетерпимее, а его искусство теряет свои привлекательные черты и вырождается в шарж, подчеркивающий, например, до уродливости некрасивые черты царя и стилизующий их как нечто обязательное для двора и даже подданных, свобода и сила движения также утрируются и подвергаются неудачной стилизации. Навязать это искусство всему народу было так же невозможно, как и заставить его забыть своих исторических богов, особенно Амона, с именем которого соединялись слава и величие и измена которому повлекла за собой крушение великой Египетской империи.
Из документов телль-амарнского архива мы узнаем, что небрежение внешней политикой не прошло безнаказанно для космополитически настроенного Эхнатона. Сирия, предоставленная сама себе, раздиралась внутренними смутами и подвергалась нашествиям со всех сторон: с юга и востока напирали хапиру — новая волна семитов, тождественная с евреями в широком смысле; донесения верного фараону князя Абдихипы из Иерусалима представляют непрерывный вопль о присылке помощи изнемогающему в неравной борьбе, когда кругом другие вассалы уже изменили и передались на сторону врагов. С севера двигаются хетты, имея своими агентами царей вновь возникшего аморейского государства, которые напирают на финикийское побережье и особенно на г. Библ, давно уже бывший в культурной и религиозной связи с Египтом через культ Адониса и теперь управляемый верным вассалом Риб-Адди, 67 писем которого также безуспешно взывают ко двору о спасении от врагов. Амореи овладели Финикией и северной Сирией и, в конце концов, передались окончательно на сторону хеттского царя, а хапиру беспрепятственно хозяйничали в Палестине. Цари великих держав, недовольные скупостью Эхнатона, нуждавшегося в золоте для своих внутренних предприятий и реформ, и обиженные его неумением вести внешние сношения, также стали к нему во враждебное положение.
«Боги отвратились от этой земли. Если ходили в поход, чтобы расширить пределы Египта, никогда не имели успеха. Если взывали к богу, чтобы вопросить его оракула, он не приходил», — так объяснял народ внешние неудачи и внутренние настроения, и выразителем этого мнения народа, оскорбленного в своих национальных и религиозных чувствах, явился уже второй преемник безвременно в цветущем возрасте угасшего Эхнатона — муж одной из его дочерей Тутанхатон, которому пришлось очень скоро переделать свое имя в Тутанхамон, переселиться в Фивы и начать реставрацию старины. Жрецы Амона победили, опираясь на народ, тосковавший о личном, национальном, близком к нему боге, Карнаке и дороживший Осирисом и его эсхатологией, к которой новое учение не обнаруживало интереса.
Память Эхнатона и его трех преемников была предана проклятию, их годы причислились ко времени царствования следующего фараона, считающегося последним царем XVIII династии — Хоремхеба, уже известного нам вельможи, бывшего сподвижником Эхнатона и его преемников. Возведением своим на престол он обязан, по-видимому, и родственным связям, но еще более своим дарованиям и расположению, которым он пользовался и у военных, как «великий генерал», совершивший, по-видимому, уже при Тутанхамоне удачный поход в Сирию, и у жрецов. Он оправдал надежды и тех, и других, начав более достойную Египта внешнюю политику и взявшись более энергично за истребление следов Эхнатоновой «ереси». Одновременно с этим шли заботы об исправлении нравов бюрократии и судей, злоупотребления которых за предшествующее время возросли, и об упорядочении дипломатических и торговых сношений — был заключен договор с хеттами и возобновлены
