Русь и норманны - Генрик Ловмянский
Наконец, третье и, я сказал бы, решающее указание на существование Киева как значительного политического центра уже до середины IX в. содержится в факте большого русского похода 860 г. на Константинополь И вообще в русской экспансии на Черном море, развивавшейся, очевидно, уже в первой половине IX в. Поскольку сильный государственный центр обычно создается в результате длительного процесса концентрации власти в руках господствующих в нем сил, то истоки государственной организации в Киеве уходят, вероятно, вглубь, по времени не позднее конца VIII – начала IX в., т. е. раньше, чем началась норманнская экспансия в Европе. Не Киев обязан норманнам началом своей государственной организации, а норманны благодаря развитию государственного устройства на Руси, особенно на Среднем Днепре, нашли условия для участия в этом процессе главным образом в качестве купцов и наемных воинов.
Мы подробно рассмотрели факты, которые сохранила древнейшая русская традиция об отношениях с варягами и возникновении политического центра в Киеве. Естественно, что наши предположения, когда дело шло о деталях событий, были гипотетичны, зато твердо установлено одно общее негативное положение: варяги на Руси не выступали в роли завоевателей и создателей государства. На это указывает не только анализ источников, по и соответствие его результатов результатам исследования проникновения норманнов на земли западных славян. Об истинности этого предположения говорит также учет общих условий и сравнение деятельности норманнов в Восточной и Западной Европе, особенно в той стране, где они достигли наибольшего, хотя и временного успеха, — в Англии. Географические условия были совершенно различными. Там — страна, со всех сторон окруженная морем и тем самым со всех сторон доступная для мореплавателей, занимала небольшую территорию, немногим больше 150 тыс. кв. км (вместе с Уэльсом), и по тогдашним условиям имела большую плотность населения (1500 тыс. жителей около 1000 г.); но оставались и обширные открытые пространства, облегчающие движение отрядам нападающих; наконец, грабительскую и завоевательную деятельность облегчало отсутствие крепостей{99}. Иное дело па Руси; здесь край гораздо более обширный, поскольку государство занимало около 1 млн. кв. км, с гораздо меньшей плотностью населения (4,5 млн. жителей), и более лесистый, особенно на севере, откуда могло идти завоевание. Не менее существенное значение имела транспортная (речная) сеть края, выходящего на берега Балтики только северными окраинами в районе устья Невы. В этих условиях следовало бы ожидать, что государство, основанное норманнами, будет иметь свою главную политическую базу и одновременно центр экспансии на севере, если не в Ладоге, то в Новгороде, в то время как центр государства возник в Киеве[466] в другой части восточнославянской территории, па расстоянии около 1000 км от Ладоги и на таком же от устья Двины (через Смоленск). Внутри страны варягам могла облегчить передвижение система рек, однако завоевание края с судов на практике было невозможно; в Англии мореплаватели, прибыв на остров, на месте обзаводились лошадьми и предпринимали конные захватнические походы{100}. Представляется справедливой точка зрения[467], что на Руси походы в ладьях организовывались в основном против дальних соседей: в Византию, на Каспийское море, против булгар (волжских)[468], в Мазовию[469]; во время местных войн чаще проводили конные или пешие походы[470]{101}. Святослав еще ребенком выступил против древлян во главе конницы, и он был прекрасным наездником[471]. Очевидно, конница принимала участие в межкняжеских войнах[472], а Владимир, готовя поход из Киева на Новгород, приказал: «требите путь и мостите мостъ»[473], не рассчитывая на водный днепровский путь. Итак, географические условия в раннесредневековых славянских странах (где населенные местности являлись как бы островами среди моря межплеменных пустошей, покрытых лесом и болотами) облегчали оборону и затрудняли агрессию; кроме использования естественных условий в форме засек или валов для оборонительных целей, население укрепляло край сетью городов, и не зря Русь получила в рунических надписях и сагах название «страны городов», Гардарики{102}. Это были труднопреодолимые препятствия даже для противника, имеющего безусловный технический и численный перевес; ведь Германской империи потребовались долгие столетия, чтобы овладеть землями северозападных славян, которые не смогли создать сильной политической организации. Только колонизация межплеменных лесов, начатая в период раннефеодальной монархии и продолженная в период феодальной раздробленности, привела к существенным изменениям в условиях ведения войн. Непонятно, каким чудом смогли бы варяги на протяжении нескольких десятилетий не только захватить путь Ладога — Новгород — Смоленск — Киев, по и подчинить прилегающие земли власти одного политического центра — Киева. Норманисты издавна пытались объяснить эту загадку старой концепцией об отсутствии политического честолюбия у славян, которые якобы охотно признавали всякую чужую власть, чтобы иметь условия для мирного существования; таким образом, норманнские завоеватели не встречали якобы отпора со стороны покорных славянских пахарей, «лапотников»[474]. Это мнение противоречит по меньшей мере ходу политических событий па западной границе славян, где они оказывали упорное сопротивление немецким феодалам; так же и восточнославянские племена в длительной борьбе обороняли свою политическую независимость от нападений извне. Мы уже приводили летописное известие о борьбе киевлян с древлянами и уличами; можно назвать и другие, более поздние случаи сопротивления, на которое наталкивались киевские князья в своих попытках завоевать отдельные племена[475]. «Повесть временных лет» считала правилом зависимость восточнославянских племен от Киева, установленную путем завоеваний, и даже приписала Олегу ряд побед, быть может, не всегда в соответствии с исторической действительностью[476]. Однако в принципе концепция этого источника о становлении
