История Карелии с древнейших времен до наших дней - Михаил Ильич Шумилов
Послевоенная политика «успокоения»
Годы «Смуты» и иностранной интервенции принесли «Великое разорение». Перед русским правительством стояла сложная задача успокоения страны, воссоздания ее экономического потенциала. Основной же внешнеполитической проблемой выступил переход к мирным международным связям для преодоления разрухи.
В российской части Карелии относительное спокойствие наступило в 1620-х гг. Предпосылкой тому послужило завершение 3 августа 1621 г. маркировки новой линии русско-шведской границы. Ее проведение осложнялось претензиями Швеции на земли северной Карелии. Шведы надеялись получить Поросозерскую волость и вести далее пограничную черту к Белому морю, на Княжую губу, где намеревались построить порт и взять под контроль северную торговлю России. Москва же сознательно затягивала дело с размежеванием, в 1618 г. занятая отражением вторжения польских войск, а затем — наблюдая за втягиванием Стокгольма в общеевропейскую Тридцатилетнюю войну (1618-1648 гг.). Наконец, боевые действия между Речью Посполитой и Шведским королевством развернулись в Прибалтике. В этих условиях в сентябре 1620 г. шведский король Густав II Адольф (1611-1632 гг.) указал главе своей делегации по разграничению Якобу Делагарди предложить русским решить спорные вопросы о принадлежности северо-карельских волостей путем жребия (процедуры, предусмотренной на отдельных московских переговорах о размежевании 1617 г.). Кремль согласился.
Реболы с Кимасозером по жребию достались России, российская же принадлежность Поросозерской волости была доказана документально, и граница пошла к Пеленге и Ледовитому океану. Главой русской пограничной администрации в южной Карелии стал приказной Олонецкого стана Дома св. Софии. При его участии происходило регулирование взаимоотношений приграничных жителей со шведскими подданными. Он же контролировал торговые связи кексгольмцев с Россией, шедшие через Олонец.
«Успокаивая» страну, в частности в Карелии московское правительство успешно проводило политику поощрения производства сельхозпродукции, особенно последовательно в сфере фиска. Для этого в 1614-1619 гг. московские писцы провели подробную перепись («письмо» и «дозоры») Заонежских погостов. Москва получила достаточно полное представление о масштабах бедствия и поэтому назначила необременительные для жителей размеры налогообложения. Известно, что именно Заонежская половина Обонежской пятины в первой половине XVII в. испытывала наименьший налоговый пресс среди всех областей европейской части России.
Тщательный учет податных возможностей дворцового округа вызывался тем, что налоги из Заонежских погостов продолжали идти целиком на содержание государственной администрации и гарнизона Новгорода. В конечном счете они позволяли поддерживать на должном уровне управляемость всей обширной Новгородской землей. В условиях всеобщего разорения и сложной внешнеполитической обстановки правительство всеми способами стремилось сохранить твердость власти над сравнительно богатым и стратегически важным Севером.
Фискальная политика правительства продолжила линию льготного налогообложения в Заонежских погостах. Основные налоги «четвертные доходы» начислялись из расчета 10 рублей с «выти» (единицы налогообложения), то есть по 0,3 рубля со старой обжи; с 1631/32 г. (после восстановления местного хозяйства) бралось уже по 12 рублей с выти. Подати собирались частью деньгами, частью зерном ржи по твердым ставкам. При этом власти строго следили за возобновлением работ на пахотных землях и повышали общую сумму налогов только в строгом соответствии с размерами увеличения запашки.
Заранее известные (окладные) сборы шли и с доходных заонежских кабаков, таможен и торговых рядков в Повенце, Шуньге, Толвуе и Важинах. Их держала на прибыльном откупе у казны зажиточная верхушка заонежан. К 1645 г. в недоимке за этими откупщиками числилось 5,5 тыс. рублей. После экстренных мер правительства по возвращению долгов в 1647 г. старосты и другие «крестьяне добрые» вернули казне 3 тыс. рублей. Не обременительной для дворцовых крестьян оказалась и повинность по содержанию государственных дорог, ямов и ямщиков. В 1619 г. это важнейшее «дело всей земли» в Новгородском уезде по царскому указу обсуждалось населением, помещиками и монастырями. После споров они приняли такую раскладку налога, что с заонежской дворцовой выти стало поступать по 4 рубля в год, а с вотчинно-поместных земель — по 8 рублей. С 1621/22 г. ямская подать с дворцовой выти снизилась до 2 рублей 21 алтына на год, а с 1627/28 г. — до 1 рубля 30 алтын 2 денег. В целом к 1640-м гг. с дворцового Заонежья собиралось налогов на сумму в 6355 рублей в год, что в среднем соответствовало 0,7-0,8 руб. на одну семью.
Необходимые для властей средства Заонежье могло дать через восстановление прежде всего земледельческого потенциала. А первые после интервенции «дозоры» 1614-1615 гг. Тимофея Свиблова и Сутормы Коротаева установили, что в государевых дворцовых погостах в «живущем» остались около 92 вытей, а «в пусте» лежало1340 вытей. К 1618 г. в «живущем» находилось уже 158 вытей. Семидесятидвухпроцентный рост полностью восстановленной налогообложенной пашни не смягчал ужасающую картину разорения. Новое «письмо» 1629-1632 гг. оказалось более обнадеживающим: доля «живущего» дворцового (черносошного) земледелия выросла до 45%, монастырского — до 53%, митрополичьего (на Олонце) — до 39%, и поместного — до 14%. Таким образом, почти половина всех пахотных земель вновь обрабатывалась, но большинство пашни все еще лежало «в пусте». Именно тяжесть и длительность процесса восстановления столь необходимого царскому правительству хозяйства стояла за политикой льготного налогообложения.
Другая важная линия во внутренней политике Москвы в отношении Карелии — усиление ее административного присутствия в крае. Дворцовое Заонежье оставалось особым округом в составе Новгородского уезда. Но правительство принялось упорно насаждать тут воеводскую форму местного управления.В 1624-1630/31 и с 1635/36 по 1647 гг. население находилось под властью воевод, резиденция которых располагалась в Оште.
Воеводы дворцовых Заонежских погостов ведали оперативным государственным управлением («управой» по царским указам), следили за использованием земли, вершили суд над жителями и контролировали сбор налогов, то есть исполняли функции бывших дворцовых приказчиков. Официально полномочия старост в системе самоуправления также не изменились. Воеводы Новгорода и подчиненное им дворцовое ведомство по-прежнему надзирали за работой заонежских воевод и властей самоуправления. Вместе с тем родовитые воеводы, в отличие от незнатных приказчиков, пользовались неизжитым в России обычаем взимать «корм» с подвластного населения, сообразный своему положению. Особой корыстью прославился воевода князь Петр Хилков, который потребовал выплатить лично ему по 4 рубля с каждой «живущей выти». В челобитных царю жители протестовали именно против такого способа обогащения.
При введении поста воеводы, очевидно, первостепенную роль сыграл и фактор приграничного положения дворцовых погостов. По мысли Москвы, воеводская власть ставила под надежный контроль эту важную приграничную территорию. Заонежцы оставались тесно связанными с жителями бывшего Корельского уезда, которые стремились к переселению в Россию. Бегство карелов из лена мешало налаживанию мирных русско-шведских отношений. Но к 1630 г. выяснилось, что заонежские воеводы не справлялись с возложенными на них обязанностями по задержанию беглецов и лишь мешали новгородским властям разыскивать перебежчиков в
