По орбите - Саманта Харви
В последние дни это чувствуется как никогда остро. В пятницу вечером Тиэ приплыла в российский сегмент станции, где ее коллеги готовили ужин, и с бесцветным от потрясения лицом проговорила, моя мать умерла. Шон выпустил из рук пакетик лапши, и тот закачался над столом; Пьетро переместился на три фута, склонил голову и взял руки Тиэ в свои настолько плавным движением, что оно выглядело отрепетированным; Нелл же неразборчиво забормотала — что? как? когда? что? — и увидела, как бледное лицо Тиэ вдруг покраснело, будто произнесение этих слов усилило ее горе.
Начиная с момента, когда услышали эту трагическую новость, члены экипажа то и дело ловят себя на том, что смотрят вниз на Землю, которую облетают (траектория кажется извилистой, что, впрочем, не так и далеко от истины), а в голове на разные лады повторяется одно и то же слово — «мать». Отныне этот крутящийся сияющий шар, который за год невольно совершает оборот вокруг Солнца, — единственный родитель Тиэ. Она осталась сиротой: ее отец умер десять лет назад. Только про этот шар Тиэ теперь и может сказать, что он подарил ей жизнь. Без него жизни нет. Без этой планеты жизни нет. О чем тут еще рассуждать.
Придумай что-нибудь новое, периодически велит каждый из них самому себе. Мысли, которые приходят в голову на орбите, слишком помпезны и стары. Придумай что-нибудь новое, абсолютно свежее, такое, чего еще никогда не было.
Однако новых мыслей нет. Есть лишь старые мысли, рожденные в новые мгновения, например, такая: без Земли нам всем конец. Без ее милости нам не прожить и секунды, мы — моряки в водах опасного темного моря, без нашего корабля-Земли мы утонем.
Никто из них не знает, что сказать Тиэ, какое утешение предложить тому, кто переживает шок от тяжелой утраты, находясь в космосе. Разумеется, ты хочешь вернуться домой и проводить близкого человека в последний путь. Слова не нужны; взгляни в иллюминатор, и ты увидишь, как сияние удваивается, учетверяется. Отсюда Земля похожа на рай. Она струится цветом. Слепит обнадеживающим цветом. С Земли люди смотрят вверх и думают, что рай где-то в другом месте, а вот астронавты и космонавты подчас говорят себе: возможно, все мы, рожденные на Земле, уже умерли и находимся в загробном мире. Если после смерти нам предстоит отправиться в невероятное, с трудом воображаемое место, им вполне может оказаться этот блестящий далекий шар с его чудесными одинокими световыми шоу.
С витка 1 на виток 2
Теперь уже не вы те люди, которые находятся дальше всех от поверхности Земли, сообщают из центра. Что вы думаете по этому поводу?
Сегодня экипаж из четырех человек стартовал к Луне и только что преодолел скромную орбитальную высоту космической станции в двести пятьдесят миль над планетой. Лунные астронавты проносятся мимо них в сиянии славы, щеголяя нарядами и суперкрутым кораблем общей стоимостью пять миллиардов долларов.
В кои-то веки вас кто-то обставил, говорят коллеги с Земли. Вы — вчерашние новости, шутят они, а Пьетро в ответ шутит, что вчерашние новости приятнее завтрашних — если они понимают, о чем он. Астронавты и космонавты предпочитают вообще не становиться героями новостей. Кроме того, думает молчащая Тиэ, там, внизу, на Земле, ее мать. Там, внизу, — все, что осталось от ее матери. Тиэ лучше побудет еще какое-то время здесь, на этом аркане, обвивающемся вокруг Земли, чем увидит, как та просто исчезнет в зеркале заднего вида. Антон тоже молчит и смотрит через панорамный иллюминатор туда, где, как ему известно, находятся созвездия Пегаса и Андромеды, хотя невооруженным глазом он не может различить их среди миллионов других звезд. Он устал. Здесь, наверху, плохо спится, непрерывная смена часовых поясов сбивает разум с толку. Вот Сатурн, а вон там Орел, очертаниями напоминающий самолет. До Луны рукой подать. Однажды я доберусь туда, обещает он себе.
Утро, прилив пота, дыхания и напряжения, силовой тренажер, велоэргометр и беговая дорожка. Два часа в день их тела не парят, а подчиняются искусственной силе тяжести. В российском сегменте станции Антон стряхивает с себя остатки сна на велотренажере, Роман — на беговой дорожке. В трех модулях отсюда, в нероссийском сегменте, Нелл на скамье поднимает штангу и наблюдает, как сокращаются ее мышцы под лоснящейся от пота кожей, в то время как поршни и маховик имитируют гравитацию. Стройные, крепкие руки и ноги Нелл утратили четкость очертаний, — как бы усердно ты ни упражнялась эти два часа на тренажерах, в оставшиеся двадцать два часа каждого дня на тело не действует сила, которой оно могло бы противостоять. Рядом с Нелл пристегнутый к американской беговой дорожке Пьетро с закрытыми глазами слушает Дюка Эллингтона и мысленно переносится в дикие мятные поля Эмилии-Романьи. Тиэ в соседнем модуле занимается на велоэргометре: ее зубы стиснуты, уровень сопротивления педалей максимальный, Тиэ отсчитывает такт их вращения.
Здесь, в условиях микрогравитации, человек подобен морской птице в теплый день. Эта птица парит в небе, просто парит и ничего более. Какой прок от бицепсов, икр, прочных костей голени? Какой прок от мышечной массы? Ноги — реалия прошлой жизни. И все же им шестерым необходимо ежедневно бороться с желанием рассыпаться. Они прячутся в наушниках, тягают штангу, едут к несуществующей цели со скоростью, в двадцать три раза превышающей скорость звука, на велосипеде, у которого нет ни сиденья, ни руля, а есть лишь набор педалей, прикрепленных к ручкам в стене, и пробегают по восемь миль, не покидая гладкого металлического модуля, из иллюминатора которого крупным планом видна вращающаяся планета.
Иногда они скучают по холодному сильному ветру, порывистому дождю, осенней листве, покрасневшим пальцам, грязным ногам, любопытной собаке, испуганному кролику, внезапно выпрыгивающему оленю, луже в выбоине, мокрым ногам, небольшому холму, товарищу по бегу, солнечному лучу. Иногда просто поддаются спокойному безветренному гудению закупоренного космического корабля. Пока они бегут, колесят, толкают и жмут, внизу проносятся континенты и океаны — Арктика бледно лиловеет, восточная оконечность России остается
