Диалектика художественной формы - Алексей Федорович Лосев

В применении к тому слову, которое дается живописью, это будут краски, в применении к музыке – опять звуки с их переживаниями и т.д.

Это – первый слой в слове, первый и наиболее внешний; он – только носитель и осуществитель смысловой стихии слова, но не есть сам смысл.

– Далее, выражение, сказали мы, есть смысл с его пятью основными категориями – сущего, тождества и различия, покоя и движения, т.е. эйдос, и с одной диалектической модификацией, – алогическим становлением смысла (наши 1-й и 2-й моменты в понятии энергийного выражения).

В реально человеческом слове это – создает его

2) смысловую предметность, создает то именно, о чем слово говорит что-нибудь, то именно, чтó оно выражает, предмет выражения.

Так, в словах – греческом αληθεια, латинском veritas, русском «истина» – выражается один и тот же предмет, – «истина» – общий для всех. Это – то, что выражают данные слова. Так, «Осенняя песня» Чайковского, ария Ленского из «Евгения Онегина», первая песня Леля из «Снегурочки» Римского-Корсакова выражают, скажем, грусть, и т.д.

– Далее, в смысле мы отметили ту его стихию, которая именуется у нас интеллигенцией, т.е. его самосоотнесенность, или самоявленность себе, самоданность себе, его устремленность на себя и его круговращение в себе в смысле самооттолкновения в своих влечениях от инобытия к себе (момент 3-й). В человеческом субъекте это скажется в том, что выраженный в звуках, красках и пр. предмет будет пережит как отчетливо знаемое и отчетливо чувствуемое, как четкий образ знания, стремления, или чувства. Субъект будет переживать знание, стремление и чувство, рождая из этого четкий смысловой образ осмысленно выражаемого предмета.

– Но, наконец, выражение требует, чтобы вся эта стихия смысла, во всей полноте его интеллигентных или вне-интеллигентных данностей, отличала себя саму от всего прочего, что ее окружает. Мало того, что она раздельна в себе, т.е. содержит инаковость в себе, она хочет также содержать в себе инаковость и всего иного, что есть помимо нее. Только этим путем она и может сама отличить себя от иного, сама понять себя и дать себе имя. Только так и может стать она понятой сущностью, сознанным смыслом (это наш 4-й момент).

Как отразится все это на человеческом выражении? Это отразится так, что смысловая предметность слова, то именно, для выражения чего призвано слово, выражается так или иначе, понимается с той или с другой стороны, сознается в одном или другом виде. Мы говорим, что энергия сущности, в зависимости от разной различенности с иным, может иметь бесконечное количество форм и интенсивностей в своих проявлениях. Смысл можно сознавать с бесконечного числа сторон и в бесконечно разнообразной интенсивности. Воплощаясь в реальный человеческий субъект, смысл также продолжает обладать бесконечно разнообразными степенями отличенности и понятости.

Другими словами, субъективно-человеческое сознание может

3) бесконечно разнообразно понимать один и тот же предмет.

В этом как раз и проявляется наиболее существенная сторона слова. Слово есть способ понимания предмета и потому также и способ его выражения. Тут как раз вскрывается стихия смысловой предметности, выражаемой в слове, и стихия инаковости, в данном случае стихия человеческого субъективного сознания, которое воплощает на себе эту смысловую предметность и тем выражает ее.

Так, αληθεια выражает незабываемость истины, veritas – доверие к истине, ария Ленского – ущемленность и болезненную порывность грусти, первая песня Леля – свободу и здоровую растворенность грусти в океане живой и в себе завершенной, блаженной природы.

3. Дедукция слова из его предметной сущности

Более четко можно было бы сказать так. В слове мы нашли три основных стихии –

1) смысловую предметность,

2) понимание ее,

3) физико-физиолого-психологическую фактичность, несущую на себе это понимание той предметности.

Легко понять, что наибольшего интереса в нашем анализе заслуживает средняя, или вторая, стихия – понимание. В нем мы находим следующее.

Во-первых, оно есть a) некая арена встречи двух энергий, объективной – предметности, и субъективной – человеческого сознания. Назовем эту арену встречи идеей слова.

Тут предметность впервые вступает во взаимо-определение с тем иным, которое в данном случае является человеческим сознанием. Предметность оказывается данной уже не вообще, не целиком, но данной так-то и так-то, понятой так-то и так-то. С другой стороны, и человеческое сознание оказывается не просто предоставленным самому себе, но – определенным, оформленным, ограниченным, очерченным так-то и так-то, оказывается носителем чуждой ему, посторонней энергии. В этой идее, как арене взаимо-определения предмета и субъективной инаковости, мы можем выделить тот ее момент, который конструирует образ понимания в готовом и цельном виде, образ, понимаемый тут и являющийся самим предметом в его осуществившейся в нашем субъекте модификации, то, что собственно выражено в предмете, то, как собственно понят предмет.

Это b) чистая ноэма слова.

Эту чистую ноэму мы в дальнейшем относим к определенным звукам, краскам, жестам и т.д., в результате чего она является уже связанной с определенными чувственными выразительными движениями.

Тогда мы приходим к c) семеме слова, причем необходима семема и

1) звуков, красок и т.д. – самих по себе (фонематическая семема), и

2) звуков, красок и т.д. как обозначающих тот или иной момент понимания предметности (символическая семема), и

3) звуков, красок и т.д. как обозначающих понимание предметности в его целостности (ноэматическая семема [28]).

Теперь, проанализировавши и понятие смысла, или предмета, и понятие понимания, или выражения, мы можем перейти к анализу и понятия художественного выражения, или художественной формы.

6. Определение понятия художественной формы

Художественная форма, или выражение, есть специфическая форма. Не всякое ведь выражение художественно. В чем же спецификум художественной формы?

1. Место художественного спецификума

Давая феноменолого-диалектическую формулу выражения вообще, состоящую из большого числа отдельных величин, мы, в сущности, указали на такие четыре группы этих величин.

· Во-первых, мы говорили о некоей стихии факта, понимая под фактом чистую инаковость смысла (5-я величина).

· Во-вторых, мы указали стихию чистого смысла, или эйдоса, с необходимо присущими ему категориями (величины 1 и 2).

· В-третьих, формула наша содержала категорию интеллигенции смысла (3-я величина).

· И, наконец, в-четвертых, мы указали на вне-смысловую самоотнесенность смысла и его интеллигенции, или на имя, выражение в собственном значении этого слова, на тождество эйдетически-логического с вне-эйдетически-алогическим (4-я величина).

Беря не факт сам по себе, но условия человеческого творчества и жизни, мы получаем соответственно –

1) физико-физиолого-психолого-социологическую фактичность слова и выражения,

2) его осмысленность, или отнесенность к определенному предмету,

3) его мифологическую природу выражаемого в слове осмысленного