Среди призраков. Рассуждение об эпохе метавселенной и генеративного искусственного интеллекта - Эрик Саден
Метод состоит в том, чтобы собрать как можно больше образцов речи и текстов, написанных человеком, проанализировать их, проследить повторяемость слов, выражений, эмотивных конструкций. Так составляется индивидуальный терминологический каталог, который будет обрабатываться по специальным алгоритмам в зависимости от заданных вопросов или высказанных мыслей. И тогда машинный призрак сможет заговорить с нами, выслушать, ответить. Источник лексики – застывшее прошлое, а значит – мертвый язык, но тот, кто жив, останется пребывать в иллюзии, будто беседует с покойным: все устроено так, что немудрено начаться галлюцинациям, поскольку для траура места не остается. Нечто похожее происходит с героиней серии «Я скоро вернусь» (Be Right Back, 2013; реж. Оуэн Харрис) из сериала «Черное зеркало», которая вскоре после гибели мужа в автокатастрофе загружает на смартфон приложение, имитирующее общение с ним. Пройдет совсем немного времени, и эта навязчивая практика заставит ее забыть всех родственников и знакомых, поддерживая связь лишь с этим псевдочеловеческим голосом, которым будет говорить аморфный искусственный двойник из композитных материалов, словно вернувшийся в семейный дом. Как не увидеть в этом карикатуру на актуальный этос: индивиды замыкаются в личном сферическом пространстве из-за постоянного обращения к экранам и цифровым системам и потому начинают считать чем-то второстепенным чужое физическое присутствие и в целом жизнь в обществе с ее взаимодействиями, данными в ощущение, а все эмоции предназначают для далеких призрачных персонажей.
Можно снова вспомнить образ, воплощенный Томом Крузом в фильме «Особое мнение» (Minority Report, 2002; реж. Стивен Спилберг) по мотивам рассказа Филипа К. Дика[125] с таким же названием, где актер играет командира подразделения полиции, предотвращающего преступления, которые просчитаны (но не гарантированы) не то людьми, не то синтезированными существами, – их называют провами, и они наделены даром предвосхищать события. Вечером, когда герой находится дома один, ему кажется, что рядом его сын, что они с ним играют, хотя тот уже умер, давно, в шестилетнем возрасте, и его изображения – с неизменно детскими чертами на экране компьютера – обрабатываются процессорами, использующими старые видеозаписи. Потому герой прибегает к наркотикам: его мучает, что он не спас мальчика, ставшего жертвой похищения, – и теперь он посвящает всего себя пресечению убийств до того, как они совершаются. Можно в очередной раз подумать, будто с помощью демиургических технологий мы все больше способны подчинять ход событий нашим представлениям или определенному порядку, который должен диктовать правила.
16 декабря 2022 года легендарный рэпер The Notorious B.I.G., застреленный в 1997-м в возрасте 24 лет, появляется на сцене в красном бархатном костюме и оранжевых флюоресцентных баскетбольных кроссовках, из его уст начинает звучать текст композиции Mo Money Mo Problems[126] под записанные возгласы зала. В тот день его аватар выступил «в прямом эфире» на платформе Horizon Worlds компании Meta. Вокруг него все было напичкано всевозможными чудесами техники, при виде которых перестаешь понимать, где кончается реальность и начинается фантасмагория. Сколько концертов и спектаклей прошло с тех пор с использованием похожих приемов – например, шоу «ABBA Voyage», впервые показанное в Лондоне в 2023 году: на сцене – все четверо участников шведской диско-четверки, их лица и тела словно законсервировались на пике славы, в семидесятых, но вообще это поющие голограммы. Учитывая, что «демиургические» технологии становятся все изощреннее, почему бы не представить в будущем домашний ужин «в компании» Людовика XIV или посещение мастерской, где «прямо при нас» трудится Леонардо да Винчи, – то ли еще можно вообразить! Каждый раз – один и тот же принцип: лексика, жесты, мимика фиксируются для генерации речи и изображений, но содержание зависит исключительно от того, что когда-то уже было.
Известно, что восприятие смерти – лакмусовая бумажка, показывающая умонастроение общества или цивилизации. Если мы начинаем думать, что смерть перестала быть для нас важнейшим состоянием и не дает повода для почтительной дани памяти тем, кого больше не будет рядом, то мы неизбежно теряем ориентиры: и люди, и явления воспринимаются нами одинаково – мы приравниваем их друг к другу. Тенденция эта сегодня поддерживается технологическим инструментарием, усиливающим впечатление, будто мы можем как заблагорассудится манипулировать все новыми и новыми сторонами нашей жизни, и одновременно обостряющим чувство всесилия и склонность воспринимать других как предмет. В связи с этим следует читать Гюнтера Андерса – он с редкой проницательностью сумел уловить некоторые черты «становления настоящего»: «Человек, конечно, не может помешать тому, что мы продолжаем умирать, но все же способен лишить смерть ее жала, задушить стыд, который она несет самим своим существованием. Ведь можно создать столь позитивно гладкий мир, что там не останется ни малейших трещин, сквозь которые смогут просочиться неудобные вопросы о смерти, – мир, ни один элемент которого не будет напоминать про этот стыд»[127].
Мы живем во времена, когда прежде всего в силу цифровизации нашего бытия далекое, даже очень далекое, – вплоть до потустороннего, – облекается большей ценностью, аффективной и символической, нежели фигура ближнего. Как не связать это с тем, что наша жизнь – работа, семья, повседневные дела – волей-неволей вызывает неудовлетворенность и разочарование, в то время как некая форма присутствия на расстоянии – в ореоле, где свет и нет боли, – создает впечатление безопасности и возможности «разруливать» многие и многие ситуации как нам заблагорассудится.
Локдауны, как мы еще не один год будем убеждаться, во многом дали толчок явлениям, которые теперь проходят стадию становления – и более или менее видны. В первую очередь это наступление эпохи, когда далекое – все, что есть далекого, – словно со скоростью света прилетает к нам, отчего возникает волнующее, но утешительное чувство избавления от груза повседневности. А коль скоро далекое преобладает в пиксельном воплощении, то под знаком удаленности механически устанавливается такой контакт с другими, как будто они существа из плоти и крови, возникает связь с воспринимаемой реальностью, с выражением того, что – прямо здесь, в досягаемости – составляет нас самих.
Все это
