Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Первая из названных статей Нольте, в основу которой был положен доклад профессора 1980-го года в Фонде Сименса (Мюнхен), опубликована в сборнике «Historikerstreit» под симптоматическим названием «Между исторической легендой и ревизионизмом? Третий Рейх под углом зрения 1980 года». Отправным пунктом рассуждений автора служит «негативная жизненность» Третьего Рейха, то есть высочайшая чувствительность немецкого и международного общественного мнения ко всему, что связано с нацистским режимом. Через 35 лет после Ватерлоо уже сложилась «Наполеоновская легенда», которая сделала племянника Бонапарта Президентом Франции; через 35 лет после капитуляции нацистской Германии Гитлер продолжал оставаться воплощением абсолютного зла, а любая попытка взглянуть объективно на период немецкой истории между 1933 и 1945 гг. наталкивалась на общественный протест и возмущение. Нольте приводит несколько причин, которые повели к такому положению дел: Гитлер развязал самую страшную войну в истории человечества; преступления нацистского режима являются единственными в своем роде; и т.д. В исторической литературе эта негативная.жизненность Третьего Рейха выразилась в том, что посвященные этой эпохе работы по своей тональности являются либо катастрофическими, либо обвинительными («Немецкая катастрофа», «Немецкая экзистенциальная неудача» и т.п.). «Так же мало повела к изменению исторической картины литература, определенная концепцией тоталитаризма; она лишь расширила указанную негативность таким образом, что под нее подпали также бывшие союзники [СССР – С.З.], или, точнее говоря, она восстановила прежнюю более широкую негативность, которая легко выводится из позитивного понятия либерально-демократического общества» (16). Речь идет, разумеется, об антикоммунистической негативности. Нольте счел методологически бесплодными все заимствования из концепции тоталитаризма для изучения Третьего Рейха («голые общие места»).
Согласно Нольте, нельзя отрицать, что «негативная жизненность известного исторического феномена представляет для науки большую, даже смертельную угрозу. Ведь перманентная негативная или позитивная жизненность неизбежно имеет характер мифа как потенцированной формы легенды; а именно в силу того, что она может стать идеологией, упрочивающей или низвергающей государство» (17). Однако наука несовместима с мифотворчеством. В этой связи профессор истории ставит фундаментальный вопрос: нуждается ли в ревизии сегодня также история Третьего Рейха, и в чем могла бы состоять такая ревизия? Автор считает неприемлемой простую смену негативности – позитивностью, отрицания – апологетикой: «Внутреннее ядро негативного образа Третьего Рейха не нуждается в ревизии и не подлежит ревизии. Но возможно, что сам ход современных событий предполагает рассмотрение этой проблемы как бы в новой перспективе, расширение указанной негативности иным образом, чем это сделала классическая теория тоталитаризма в 50-е гг.» (18). «Современные события», в терминологии Нольте, -это геноцид Пол Пота в Камбодже, «холокост на море», учиненный Северным Вьетнамом после его победы, т.н. «западный империализм», представляемый на мировой арене США и т.д. Образчиками подобной ревизии для автора являются интерпретация генезиса итальянского фашизма, данная Доменико Сеттембрини; концепция Тимоти У. Масона о рабочем классе как слабом звене тотальной диктатуры Гитлера; гипотезу Дэвида Ирвинга относительно того, что Гитлер мог бы выиграть Вторую мировую войну, если бы его лучше понимали германские полководцы.
Нольте скептически относится к этой гипотезе, хотя, с другой стороны, и призывает прислушаться к Ирвингу, когда тот увязывает резкое ужесточение антиеврейской политики нацистского режима в 1939-1941 гг. и официальное заявление президента Всемирного еврейского конгресса Хаима Вейцмана начала сентября 1939 года о том, что евреи всего мира в этой войне будут сражаться на стороне Англии (24). Другим ревизионистским предположением Нольте, вызвавшим огонь критики, был его тезис об исторической вторичности уничтожения евреев нацистским режимом: «Аушвиц, в первую очередь, результируется не из традиционного антисемитизма и, в сущности, не является собственно «геноцидом» («V6lker-mord»); скорее здесь мы имеем дело с порожденной страхом реакцией на процессы уничтожения во время Русской революции. Эта копия была намного иррациональнее, чем более ранний оригинал (ибо попросту безумным было бы представление о том, что «евреи» когда-либо желали уничтожения немецкого бюргерства и тем более немецкого народа), и с большой натяжкой за ней удается признать хоть какой-то даже извращенный этос. Она была отвратительнее, чем оригинал, ибо в соответствии с ней уничтожение людей осуществлялось квазииндустриальным образом. Она являлась более отталкивающей, чем оригинал, так как она опиралась на голые предположения и была чуть ли не свободна от человеконенавистничества, которое внутри ужасного все-таки составляет некий понятный и тем самым примиряющий момент.» (32-33).
Отсюда Нольте выводил три постулата историографии Третьего Рейха. Постулат первый и самый важный: «Следует изъять Третий Рейх из той изоляции, в которой он находится даже тогда, когда он рассматривается в рамках «эпохи фашизма». Он должен быть поставлен во взаимосвязь инициированных промышленной революцией переворотов, кризисов, страхов, диагнозов и терапий и вместе с тем изучен историко-генетически, а не только путем простого структурного сравнения; в особенности Третий Рейх должен быть соотнесен с Русской революцией как своей важнейшей предпосылкой…» (33). Вторым постулатом Нольте является элиминация всяческих инструментализаций Третьего Рейха. Третьим постулатом ставится задача преодоления «демонизации Третьего Рейха»: «Основательные инвентаризации и проницательные сравнения не устранят единичности Третьего Рейха, но, несмотря на это, они сделают его частью истории человечества…» (34).
Выдвинутая Эрнстом Нольте программа ревизии историографии Третьего Рейха осталась бы во многом пропагандистской и даже по-журналистски сенсационной, эпатажной, если бы не один ее принципиальный пункт – тезис об «особом пути», – мимо которого прошли почти все, кроме Хабермаса, участники «спора историков» – как единомышленники Нольте, так и его противники. В разбираемой статье он лишь помечен, в книге «Фашизм в его эпохе» развернут довольно подробно, в представленной вниманию читателя в переводе на русский книге Нольте «Европейская гражданская война», явившейся фактическим ответом берлинского профессора на «спор историков», этот пункт задает сам концептуальный угол зрения автора. Что здесь имеется в виду?
Так называемый «особый», отличный от «западного», путь, о котором историки и философы размышляли как в связи с Германией, так и в связи с Россией, Нольте связывал со специфическими модусами модернизации, осуществленными в этих странах, вдвигая их в горизонт промышленной революции: «Преобразующий и обескураживающий процесс промышленной революции вызвал среди более всего затронутых ею или самых чутких слоев населения интерпретации, истолковывавшие этот процесс как течение болезни. Среди предложенных терапий почетное, хотя и не эксклюзивное место заняли те, что постулировали в качестве исцеления уничтожение целых социальных групп. ‹…› И если вследствие величины и значимости страны подобная терапия может принять невиданные масштабы, то и в соседних странах
