Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

(сравним со с. 124). Но в отличие от женщин, большинство мужчин не находят удовлетворения в роли «второй матери». Если же тщеславие подталкивает их к тому, чтобы «уесть» женщину, выступить в роли «лучшей матери», приходится ограничивать свою мужественность по отношению к ребенку. Для подсознания мужчины ребенок является скорее «продуктом» тела, а не его частью, как у матери. Поэтому инстинкт защиты проявляется в меньшей степени. Отцы играют с детьми более рискованно и неосторожно[136], поэтому для маленького ребенка они становятся источником удовольствия и радости, приходящих извне, а не из возможности нового воссоединения с матерью.

Я рассмотрел данный аспект ранней триангуляции более подробно, потому что существуют различия в объектных отношениях в раннем возрасте (вторая половина первого года жизни), связанных с отцом и матерью / мужчиной и женщиной. И эти различия имеют значение не только для детей, но и для самооценки родителей. То, как человек себя видит в качестве отца или матери, всегда связано с опытом, полученным в первый год жизни. Поэтому для ребенка и разведенной матери чрезвычайно сложно, почти нереально интегрировать в свои внутренние отношения мужские, отцовские аспекты. (И наоборот, если речь об одиноком отце – возникают сложности с материнскими аспектами.)

О значении «неуязвимости» родителей мы уже говорили. Отцы менее ранимы, не так восприимчивы к агрессивному поведению детей и конфликтам, чем матери (ср. с разделом 9.6). Они не принимают на свой счет то, что называется детским «непослушанием», «озорством», «бездумностью» и т. п. Мужчины в состоянии принять желания ребенка, стоящие за его поведением, даже если не одобряют действия сына или дочери. Это позволяет им сказать: «Нет, потому что…», не злясь и не упрекая ребенка в том, что дело дошло до конфликта («Ты опять начинаешь…», «Не мог бы ты быть повнимательнее?», «Ведь от тебя требуется немного…» и т. д.). Такое поведение освобождает ребенка от чувства вины и необходимости доказывать свою правоту, проявляя агрессию. Ребенок знает, что его воспринимают всерьез, и может принять ограничения, которые озвучивает отец[137]. Это облегчение и для матери, и для ребенка, и этого облегчения они оказываются лишены, когда отец больше не является частью повседневной жизни. И это – еще одна причина, по которой в отношениях между матерями и детьми после развода столько конфликтов.

Сила, конкурентоспособность и напористость в нашем обществе считаются мужскими качествами. Дети, которые вынуждены жить без отца (особенно в возрасте 5-10 лет), лишаются этого «образца», объекта идентификации. (Для девочек в современных условиях частичная идентификация с «мужской» позицией тоже важна.) Есть шанс частично восполнить этот дефицит, если отец после развода в той или иной форме продолжает выполнять эту функцию, его контакт с детьми – достаточно близкий, и общение происходит регулярно. Другие люди мужского пола, с которыми ребенок близко общается и которые ему нравятся, способны отчасти заменить отца в этом отношении: это может быть дедушка, дядя, воспитатель и т. д. Способность конкурировать они могут усвоить от него, также важным будет образец профессионального успеха. Однако нужно отметить, что в целом профессиональные успехи современных женщин велики, и «карьерность» уже нельзя рассматривать как специфическое мужское свойство.

и) Триангуляция и гендерная идентичность. Период между четвертым и седьмым годами жизни – эдипова фаза – имеет решающее значение для развития примера «треугольных» объектных отношений. В это время поиск сексуальной идентичности начинает играть особенно большую роль. Оба процесса тесно переплетены между собой (ср. с главой 6). Мы уже знаем, какие последствия для развития имеет отсутствие любящего отца в этот важный период (разделом 6.1). Рассмотрим эту ситуацию, исходя из предположения, что ребенок удачно прошел этот этап развития (ср. с разделом 6.2).

Психоанализ говорит о том, что идентификация с родителем своего пола «завершает» эдипов комплекс, но не следует понимать идентификацию как отдельный, единичный процесс. Идентификация происходит в динамике. Чем меньше возможностей приобрести реальный опыт общения с отцом имеет мальчик, тем выше вероятность идентификации с «искаженным» образом отца. Он может быть идеализированным, а может, наоборот, предполагать обесценивание отцовской фигуры. И скорректировать эти искажения через повседневный опыт ребенок не сможет. Оба варианта – отождествление себя с обесцененным или идеализированным мужским объектом – доставляют боль. В одном случае – потому, что ребенок идентифицирует себя с качествами, которые в мире, где доминирует мать, «не котируются». А во втором случае – потому, что мальчик подражает идеалу, который недостижим. Кроме того, идентификация с психологической точки зрения является иллюзией. Это значит, что ребенок шести-семи лет может хотеть быть «человеком, подобным папе», не вступая при этом в конфликт, – пока задачи, поставленные перед «настоящим мужчиной», фактически выполнены. Речь о том, чтобы удовлетворять мать (особенно сексуально), защищать семью, быть успешным и т. д. Если мужчина выполняет эти функции, мальчик как бы участвует в этом – отец «волшебным» образом поддерживает мужскую иллюзию сына[138]. Если же эти условия не выполняются, мужская идентификация может рухнуть. А тяжело переживаемое ущемление дает мощный импульс усиленному виду идентификации с доступным сильным объектом – матерью.

Кажется, что девочкам в этом плане легче. Ведь отсутствие отца не влияет на идентификацию с матерью. Но сексуальная идентичность развивается не только в контакте с родителем своего пола – взаимодействие с родителем противоположного пола тоже очень важно. Маленькая девочка, как и мальчик, идеализирует отсутствующего отца или обесценивает его. Вторая проблема – любовное отношение к отцу имеет функцию компенсации раннего комплекса неполноценности (ср. экскурс на с. 134 и далее). Быть «без отца» может означать для девочки «быть неполноценной» («без пениса»). Это может привести к нарушениям идентичности: быть женщиной – значит быть несовершенным, поврежденным, беспомощным и несчастным созданием.

Вопрос в том, оставить ли все как есть, или в хорошо организованной семье после развода все-таки есть возможность противодействовать нарушениям в развитии сексуальной идентичности. Я думаю, к благоприятным условиям (когда мать и отец после развода продолжают выполнять каждый свою функцию нужно добавить еще три важных условия. Во-первых, отношения с отцом после развода должны быть постоянными, должны представлять собой нормальную повседневность – это поможет избежать и идеализации, и обесценивания отцовской фигуры[139]. Интегрировать отсутствующего отца в повседневность помогут неформальные и телефонные контакты, информирование отца о том, как живут дети в перерывах между посещениями; информирование детей о том, что делает отец; атмосфера, позволяющая детям говорить с матерью об отце; в известной степени – общая ответственность за воспитание, в том числе вмешательство отца в педагогические задания (ср., например, с. 230, 243); наконец, возможность время от времени проводить с отцом более-менее длительное время, например короткие каникулы.