Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский
Ощущение создавалось ради самого ощущения, но нельзя долго жить и интересоваться физическим ощущением. Совсем другое дело, если бы при этих визитах была цель, хотя бы только внешняя.
Я пробую повторить мои опыты, предварительно запасшись определенной целью. Начинаю с более простого опыта, то есть с неодушевленных предметов. Иду опять в аванзал и там ищу хорошее место для того кресла, которым была загорожена дверь и которое так осязательно напомнило мне о значении объекта. Я ставлю его то в симметрии с другим таким же креслом, то отдельно, на самом видном, доминирующем в комнате месте. И снова, пока выполнял свою задачу, я чувствовал себя в самой гуще дома Фамусова, ощущал близость объекта, связь, общение с ним. Но лишь только задача была выполнена, опять я точно растворялся в пространстве, терял почву под ногами, висел в воздухе. Достигнутый результат оказался не многим лучше прежнего, то есть простого ощущения близости объекта, поэтому я пробую выполнить более сложную задачу. С этой целью я иду в зал и говорю себе: «Скоро свадьба Софьи со Скалозубом, и мне поручено устроить большой свадебный обед на сто кувертов. Как удобнее расположить столы, приборы и прочее?»
Тут являются всевозможные соображения: например, на свадьбе будет полковой командир и, быть может, все военное начальство. Надо рассадить их всех по чинам и так, чтобы никого не обидеть, каждого поближе к почетному месту, то есть, к молодым. Такая же комбинация складывается и по отношению к родным. И с их стороны можно ждать немало обид. Накопилось такое количество почетных лиц, что у меня не хватало для них мест, и это волновало меня. Что, если молодых посадить в самый центр и от них по радиусу расставить столы во все стороны? Такое расположение значительно увеличит количество почетных мест.
А чем больше мест, тем легче распределять гостей по чинам. Я долго был занят решением этой задачи, а если бы она иссякла, то у меня уже была наготове другая, и тоже приготовление обеда, но не для свадьбы Скалозуба, а для Молчалина и Софьи.
Тогда все бы изменилось! Ведь брак с домашним секретарем – mêsalliance, и это заставило бы делать свадьбу поскромнее, только для своих близких, да и те не все удостоили бы своим приездом. Генералов также не было бы, так как ближайший начальник Молчалина – сам Фамусов.
Новые комбинации забродили во мне, и я уже не думал ни о близости объектов, ни о состоянии бытия («я есмь»), ни об общении. Я действовал. Моя голова, чувство, воля, воображение работали совершенно так же, как если бы все происходило в подлинной жизни. Поощренный опытом, я решил проделать такой же опыт, но не с мертвыми предметами и не со своими мыслями, а с живыми объектами.
Для этого я иду опять к Фамусову, который все еще учит мальчишку петь «глас шестый» и дирижирует в одной рубашке.
Я решаю позлить чудака. Вхожу, сажусь поодаль, беру его, так сказать, на прицел, а сам ищу случая, к чему бы придраться, чтобы подразнить старика.
– Что это вы поете? – спрашиваю я его.
Но Павел Афанасьевич не удостоил меня ответом – быть может потому, что не закончил еще своей молитвы… Но вот он закончил.
– Очень хорошая мелодия, – спокойно заявляю я.
– Это не мелодия, мой батюшка, а священная молитва, – наставительно произносит он.
– Ах, простите, я и забыл!.. Когда же она поется? – пристаю я к нему.
– Ходили бы в церковь, так и знали бы.
Старик уже сердился, а меня это смешило и еще больше подзадоривало.
– Ходил бы, да не умею долго стоять, – кротко заявил я. – К тому же уж очень у вас там жарко!
– Жарко?.. – подхватил старик. – А в геенне огненной не жарко?
– Там другое дело, – еще более кротко оправдывался я.
– Почему же? – допытывался Павел Афанасьевич, сделав шаг в мою сторону.
– Да потому, что в геенне огненной можно ходить без платья, как Бог создал, – представлялся я дурачком. – Там и полежать можно, попариться, как в бане, на полке, а в церкви велят стоять не присевши, да еще в шубе.
– Ну вас!.. С вами еще нагрешишь. – Старик поспешил уйти, чтобы не рассмеяться и тем не «поколебать основ».
Новая работа показалась мне настолько важной, что я решил утвердиться в ощупывании души живого объекта. С этой целью я опять отправляюсь с визитами, но запасшись на этот раз определенной целью, а именно: объявить родным и знакомым Фамусова о свадьбе Софьи и Скалозуба. Опыт удался, хоть и не всегда в равной степени остро мне удавалось чувствовать живую душу объектов, с которыми я общался. Зато ощущение бытия («я есмь») крепло с каждым разом.
Чем дальше развивалась моя работа, тем труднее и сложнее становилась и самая конечная цель и обстоятельства, при которых приходилось действовать. Создались целые события. Так, например, в моем воображении Софья отправлялась в ссылку, в глушь, в Саратов. Что же должен делать ее тайный жених? В поисках средств я дохожу до похищения Софьи во время ее путешествия к тетке. В другой раз я брал на себя роль защитника Софьи на домашнем суде после того, как ее застали с Молчалиным. Судила сама хранительница вековых устоев – княгиня Марья Алексевна. Нелегко тягаться с грозной представительницей семейных традиций.
В третий раз я присутствовал при неожиданном объявлении Софьи невестой Скалозуба или Молчалина. Я ломал себе голову над тем, что делать для отвращения беды. При этом дело доходило до дуэли с самим Скалозубом, и… я застрелил его. Все эти этюды убеждали меня в том, что для состояния бытия («я есмь») мало одного простого действия – нужны целые события. Тогда начинаешь не только быть, существовать в жизни воображения, но и острее чувствовать других людей, и свое к ним отношение, и их отношение к себе. Люди познаются в несчастье и в счастье.
Встречаясь друг с другом в гуще жизни, поминутно сходясь между собой, идя вместе навстречу надвигающимся событиям, стоя перед ними лицом к лицу, стремясь, борясь, достигая цели или уступая им,
