Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин
Будущее время как более отвлеченное и абстрактное часто возникает значительно позднее по сравнению с настоящим и прошедшим временем. По утверждению индоевропеистов, индоевропейский праязык не имел специальной формы будущего времени. В финноугорских языках настоящее время может выражать также будущее время совершенного вида, в тюркских языках время с показателем -r- в одних языках имеет значение настоящего, в других значение – будущего.
В истории различных языков отмечены случаи, когда формы будущего времени возникают в результате переосмысления форм наклонения, например, в латинском формы будущего времени глаголов 3-го склонения типа legam ‘я буду читать’, leges ‘ты будешь читать’ в прошлом были формами конъюнктива. Существует предположение, что формы так называемого с-ового будущего времени в древнегреческом языке типа δειξω ‘я покажу’, παιδενσω ‘я буду воспитывать’ и т.д. по происхождению являются формами конъюнктива с-ового аориста[580]. В алтайском языке существует будущее время с показателем -гай, например: алгаймын ‘я возьму’. Эта же форма будущего времени представлена в ранних памятниках письменности тюркских языков. В то же время в большинстве тюркских языков кыпчакской группы форма на -гай имеет значение желательного наклонения, ср. к.-калп. алгайман ‘да возьму я’, ‘возьму-ка я’ или ‘взять бы мне’ и т.д. Последнее значение является, очевидно, более ранним, тогда как значение будущего времени в некоторых тюркских языках возникло на базе первоначального значения желательного наклонения[581].
Относительно более позднее происхождение форм будущего времени объяснить также нетрудно, если учесть, что мышление древних людей было более конкретным. Действие, выражаемое формами настоящего времени, может быть непосредственно наблюдаемо, действие плана прошлого может быть лично пережито говорящим, составлять содержание его опыта и т.д., тогда как будущее время предполагает действие планируемое, фактически еще неосуществившееся и нереальное, которое необходимо как-то абстрактно представить. Так называемые релятивные времена типа плюсквамперфекта, а также времена типа перфекта в основном возникают также позднее по сравнению с формами настоящего или простого прошедшего времени.
Ярким примером большей конкретности мышления людей древних эпох является относительно позднее возникновение форм инфинитива в языках самых различных семей. Древний человек мог сравнительно легко представить действие в его конкретном осуществлении. Представить действие вообще вне времени и пространства ему было довольно трудно, да и вообще в этом не было какой-либо особой практической необходимости. Инфинитивы чаще всего представляют застывшие формы местных падежей, образованные от отглагольных имен существительных.
Широко известны факты развития временных отношений на базе первоначальных локальных отношений. Имеются также факты, свидетельствующие о том, что некоторые субъектно-объектные падежи (например, родительный, дательный и винительный) развились на базе первоначальных локальных падежей. Есть основание предполагать, что родительный падеж в уральских языках первоначально имел значение комитатива или совместного падежа, например, выражение «дочь брата» первоначально имело значение «брат с дочерью». Суффикс родительного падежа единственного числа в индоевропейских языках по форме совпадал с суффиксом отложительного падежа или аблатива. Дательный падеж в тюркских языках имеет одновременно значение направительного падежа, индоевропейский винительный падеж, характеризующийся суффиксом -m, также, по-видимому, имел значение направительного падежа, ср. также реликты употребления его в старом значении, как лат. Romam ire ‘идти в Рим’ или др.-инд. gramam gaččhati ‘идет в деревню’.
На основании всего изложенного, конечно, нельзя сделать вывод, будто бы развитие мышления сопровождается превращением всего конкретного в абстрактное. Конкретность в одинаковой степени присуща как архаическому, так и современному мышлению. Мало того, современное мышление во многих отношениях даже более конкретно, поскольку развитие науки и техники даст возможность людям знать гораздо больше о предметах и явлениях природы, чем знали их предки. Когда мы говорим о большой конкретности мышления первобытного человека, речь может идти только об отсутствии у него абстракции более высокого типа.
Если видовые различия в языках в основном предшествуют временным, то это совершенно не означает, что в системе глагола каждого языка должны обязательно обнаруживаться многочисленные суффиксы, имеющие значение вида или акционсарта. Так, например, число видовых аффиксов в тюркских языках очень незначительно. Если уральские языки имели в прошлом большое количество суффиксов собирательной множественности, хорошо отражающих особенности более конкретного мышления древнего человека, то в индоевропейских языках суффиксов подобного рода было очень мало. Классное деление имен существительных является наиболее типичным примером, характеризующим мышление людей древних эпох. Однако в таких языках, как тюркские и монгольские, классного деления имен существительных, по-видимому, никогда не было. Инфинитивы, как упоминалось выше, возникают в языках относительно поздно, однако развитие романских и новогреческого языков свидетельствует о резком сокращении числа инфинитивов. В румынском и новогреческом языках инфинитив исчез полностью. Предлоги и послелоги первоначально возникли на базе знаменательных слов с конкретным значением, которое со временем частично, а в большинстве случаев полностью, утратилось. Однако превращение конкретных слов в послелоги может происходить и в более поздние эпохи, ср. бенг. nagar madhye ‘в городе’ (букв. ‘в середине города’) и т.д.
О соответствиях языковых структур особенностям человеческого мышления можно говорить лишь как о результатах проявления известных тенденций, осуществление которых отнюдь не носит характера непреложных законов. Типическое состояние, которое мы называем состоянием менее абстрактного мышления, сменяется состоянием более абстрактного мышления, которое, естественно, находит отражение и в структуре языков. Ни о каких точных границах, отделяющих одно состояние развития мышления от другого, говорить не приходится. Их вообще установить невозможно.
Конкретный характер мышления человека древних эпох объясняется прежде всего тем, что непосредственной средой, в которой оно возникло и развивалось, была конкретная ситуация. Человек научился мыслить, ориентируясь в конкретной ситуации. Сначала он ориентировался в ней, повинуясь слепым силам различных биологических инстинктов, потом он начал ориентироваться в ней при помощи мышления. Не удивительно поэтому, что в его мышлении на первых порах главную роль играло конкретное, непосредственно наблюдаемое и ощущаемое.
Отрыв мышления от ориентировки в конкретной ситуации имел своим следствием увеличение его абстрактности, что не могло не отразиться и в языке.
Развитие мышления – это медленный и сложный процесс превращения более простого в сложное, движение от конкретного к более абстрактному. Отражение этого процесса в структуре языка прокладывает путь через массу препятствий, вызываемых действием множества перекрещивающихся и нередко противоречивых тенденций, которыми обычно характеризуется развитие структуры языка. Осложняющим моментом в данном случае является действие различных внешнеязыковых факторов.
Вместе с развитием мышления развивается и его содержательная сторона, а также основные формы и выражения – понятие, суждение и умозаключение. Развитие понятий отражается главным
