Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

Если результаты научной артикуляции мира, классы событий или фактов,

«мы рассматриваем, как это делает большинство сторонников статистически-частотной интерпретации, как бесконечное либо как бесконечное количество конечных статистических серий (образцов, популяций), то ни одно конечное число экспериментов не в состоянии ни окончательно подтвердить, ни окончательно фальсифицировать вероятностное суждение. Ибо нельзя теоретически исключить факта, что данная конечная серия произведенных экспериментов является флюктуацией, большим отклонением относительной частоты в данной серии от относительной частоты во всем бесконечном классе… Нестатистические универсальные суждения, хотя и не могут быть верифицированы окончательным образом, однако они могут быть фальсифицированы, в то время как статистические универсальные суждения не могут быть ни окончательно верифицированы, ни фальсифицированы»[212].

Таким образом, конструктивный подход к принципу детерминизма приводит к тому, чтобы формулировать гносеологический принцип детерминизма как вероятностное, или статистически-универсальное, суждение, которое, с логической точки зрения не может быть ни окончательно верифицировано, ни окончательно фальсифицировано. Эта трудность не является, однако, решающей и не может препятствовать построению материалистической детерминистской теории, так как окончательным критерием является здесь критерий научной практики. Посмотрим теперь, какое преломление получает указанная логическая проблема в научной, главным образом лингвистической, практике последних лет.

Размеры этой статьи позволяют остановиться лишь на некоторых, возможно важнейших, вопросах, связанных с гносеологическим принципом детерминизма.

4

Принцип класса и элемента класса в лингвистике. Поскольку (как это следует из предыдущего) наиболее перспективной представляется нам та[213] лингвистика, которая переносит центр тяжести с однозначно детерминированных или будто бы однозначно детерминированных языковых сущностей на изучение неоднозначно детерминированных явлений, постольку в центре внимания этой лингвистики оказывается не проблема языковых единиц, а проблема классов.

Уясним, прежде всего, какая связь существует между проблемой класса и единицы, с одной стороны, и проблемой детерминизма, с другой. Эта связь вскрывается через два последующих логических звена.

1) Как мы видели из разбора принципа онтологического детерминизма, в объективной реальности существуют, во-первых, явления, в которых нет жестко фиксированных, т.е. одно-однозначных, причинно-следственных связей (хотя, конечно, и в этих явлениях есть сама причинно-следственная связь), и, во-вторых, явления, в которых участие человека как одновременно объективного участника и как наблюдателя исключает для него (для человека) однозначное определение причин и следствий, даже если таковая однозначная связь существует. Таким образом, суждения о системе языка в целом и о многих (но не обязательно о всех) его фрагментах и подсистемах могут быть только вероятностно-статистическими.

2) Вероятность же как теоретическое понятие представляемого уровня в отличие от частотности (см. выше) не может быть свойством единичного события, но лишь свойством класса событий. Таким образом, лингвистические законы, в тех случаях (по-видимому, в большинстве основных случаев теории и понятий представляемого уровня), когда они имеют статистико-вероятностную природу, могут относиться лишь к классам событий или элементов.

Интересно отметить также, что есть материалистическая тенденция трактовать и самый онтологический принцип детерминизма в терминах классов:

«…лучше сказать, что тенденцией детерминизма в науке являются поиски однозначных связей между некими ансамблями свойств предшествующих и следующих друг за другом состояний изолированных материальных систем»[214].

Ограничимся здесь только одной иллюстрацией к лингвистической проблеме классов и единиц – принципом определения морфемы.

Исторически первыми в лингвистике были определения блумфилдовского типа:

«Языковая форма, лишенная частичного фонетико-семантического сходства с какой-либо другой формой, называется простой формой, или морфемой. Так, bird „птица“, play „играть“, dance „танцевать“, cran- (в слове cranberry „клюква“. – Ю.С.), -y, -ing – это морфемы. Морфемы могут характеризоваться частичным фонетическим сходством, как, например, burr „картавить“ и bird „птица“… но это сходство является чисто фонетическим, и ему не соответствует сходство семантическое»[215].

В этих определениях не различались наблюдаемый и представляемый уровни языка. Различение их привело к разделению понятия морфемы на два: понятие морфа как явления наблюдаемого уровня, с одной стороны, и понятие морфемы как явления представляемого, абстрактного уровня, с другой.

Приведенное определение Л. Блумфилда относится теперь к морфу, а не к морфеме. Необходимость определить все же и морфему, привела далее к существенным противоречиям[216], так как оказалось, что морфы отождествляются и по форме, и по значению, точнее и по означаемому и по означающему, а часто и только по означающему, в то время как морфемы отождествляются только по значению, точнее, по означаемому. Например, морфы английского языка -s, -z, -zz, -en признаются манифестациями одной и той же морфемы множественного числа, вследствие чего сама морфема сводится к значению множественного числа, т.е. к одной стороне знака, к значению, к означаемому, к семе. В соответствии со статистико-вероятностным принципом детерминизма в недискретной лингвистике мы переносим центр внимания на проблему класса, а не единицы. С этой точки зрения морфема определяется как класс взаимозаменяемых морфов[217] и вообще не является единицей в том смысле, как является единицей, единичным и отдельным морф. Это определение намечает и совершенно иную программу исследования грамматики, чем та, которая вытекает из понимания морфемы как единицы, в частности, диктует необходимость исходить не из плана содержания, а из плана выражения. Разумеется также, что при таком подходе полностью сохраняет силу пропорция или аналогия

«фонема : фон = морфема : морф»,

так как эта пропорция вовсе не указывает на знаковый или незнаковый характер названных явлений, а отмечает лишь одинаковость отношения «класс – элемент» в том и другом разряде.

Остановимся теперь на вопросах иного рода. С точки зрения указанного соотношения принципов онтологического и гносеологического детерминизма некоторые взгляды на проблему детерминизма предстают либо как результат экстраполяции гносеологического принципа в сферу онтологии или, напротив, онтологического принципа в сферу познания, либо как различная комбинация этих двух экстраполяций. Чрезвычайно важно при этом подчеркнуть, что материалистическое, развивающее ленинские мысли и предначертания, понимание вопроса, изложенное в предыдущем разделе, позволяет не только дать наиболее правильную, на наш взгляд, формулировку этого принципа, но и понять рациональное зерно иных концепций, ни в коем случае не отрицая эти иные концепции огульно, а как бы проецируя их на материалистическую плоскость, материалистически прочитывая их, подобно тому, как сам В.И. Ленин, а прежде К. Маркс и Ф. Энгельс материалистически прочли Гегеля. Из других концепций мы остановимся на двух, и наиболее распространенных, и наиболее существенных для понимания положения дел в языкознании.

Первая концепция представлена в философии современного позитивизма, или неопозитивизма. Существо этой концепции сводится к тому, что невозможность констатации полного детерминизма, связанная с ограниченностью отдельного акта познания и человеческого познания вообще, обобщается на онтологическом уровне, проецируется в объективную реальность, которая, таким образом,