Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин
Сложность объекта языкознания заключается прежде всего в том, что речевая деятельность наблюдается непосредственно только в речевой цепи или в тексте, которые представляют собой линейные последовательности материальных знаков. Та же система отношений и связей, которая образует сущностное содержание языка, то устойчивое целое, которое составляет закон функционирования отдельных речевых актов и бытие которого независимо от создаваемых описаний, познаются лингвистом лишь в результате многоступенчатого обобщения наблюдаемых фактов. На любых этапах лингвистического исследования конкретного языка материал, непосредственно наблюдаемый в речевом отрезке, сегментируется, обрабатывается и описывается на основе применения определенной совокупности общих понятий, которые либо сложились в языкознании в результате обобщения многовекового опыта лингвистического анализа, либо вводятся в процедуру описания и анализа самим исследователем. На речевой материал как бы накладывается понятийная сетка, позволяющая выявить внутренние сущностные свойства языка, причем сама понятийная сетка, совокупность общих понятий складывалась и складывается в результате многих и разнонаправленных процессов абстракции. Ведь фактически не только фонема, монема, морфема, лексема, категориальный показатель являются терминами-понятиями, широко употребляемыми в процессе сегментации речевых отрезков представителями разных школ, но и старое деление слов на классы (на основании определенных дифференциальных признаков плана содержания и плана выражения) и выделение частей речи в определенном языке осуществляется в результате цепи обобщений и абстракций, а сами классы тоже оказываются определенными грамматическими понятиями. Грамматические понятия различаются по объему содержания, по степени абстрактности и образуют разветвленную и многоступенчатую систему.
Основной вопрос, однако, заключается в том, определяются ли, например, грамматические понятия только как термины описания объекта на путях построения неких моделей или они являются общими понятиями, отображающими некоторые свойства, элементы или отношения, объективно существующие в языке и, следовательно, могут быть обнаружены в определенных речевых манифестациях при помощи повторного анализа разного, но однотипного материала, и путем сопоставления в условиях заданного эксперимента разных речевых отрезков. В ответах на поставленный вопрос и проявляются расхождения между его позитивистской и материалистической трактовкой. В частности, в трактовке так называемых «эмических» терминов и близких им по содержанию «конструктов».
Объективность существования языковых свойств и отношений, обозначаемых перечисленными выше терминами-понятиями, не подрываются тем, что некоторые из них употребляются не однозначно разными языковедами. Так, например, Л. Блумфилд рассматривал морфему преимущественно как единицу плана выражения, тогда как те из его последователей, кто принимал деление языковых единиц на «эмические» и «этические», рассматривали морфему как некий функциональный инвариант. Однако в обеих интерпретациях это понятие могло отображать некоторые, хотя и разные, аспекты в сущностном бытии рассматриваемых явлений, если только определение данного понятия не искажало объекта и не подменяло фрагменты действительности единицами описания[281]. В этой связи особое значение приобретает определение, данное В.И. Лениным:
«Познание есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов etc., каковые понятия, законы etc. (мышление, наука = „логическая идея“) и охватывают условно, приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся природы»[282].
Указание это помогает правильнее понять и оценить концепции о двух уровнях лингвистического анализа (ср. «эмический» и «этический» уровень у дескриптивистов, уровень «наблюдения» и уровень «конструктов» у С.К. Шаумяна). Общим для обеих концепций является противопоставление неких обобщенных функциональных инвариантов материальным манифестациям, доступным наблюдению в речевых отрезках. Общим является и рассмотрение «эмического уровня» в американской дескриптивной лингвистике и «уровня конструктов» в работах С.К. Шаумяна как обязательных компонентов структурного подхода к языковым фактам в отличие от «этического уровня» (дескриптивная лингвистика), или «уровня наблюдений» (по терминологии С.К. Шаумяна), которые приписываются доструктурной методике лингвистического анализа. Отличает обе теории в основном лишь одно: дескриптивисты применяют данное разграничение в равной степени к незнаковым и знаковым единицам, тогда как С.К. Шаумян строит свои положения только на фонологическом материале.
Конечно, не приходится отрицать, что в языкознании, как и в других науках, используются обобщающие понятия разной емкости; понятия эти могут представлять собой разные ступени познавательного процесса, разные ступени абстракции[283]. Уже простое утверждение чисто описательного характера относительно того или иного конкретного явления в конкретном языке предполагает ряд последовательных обобщений и применение операции отвлечения. Ср. например, формулировку простейшего грамматического правила:
«в русском языке преобладающее большинство глаголов имеет в 1-м лице единственного числа настоящего времени окончания -у или -ю»,
для которой потребовалось прежде всего отвлечение от конкретных глагольных форм, встречавшихся в разных текстах, помимо того, что это отвлечение сопровождалось сегментацией глагольных словоформ в целях установления их структурного типа, построение которого и позволило вычленить элемент, названный окончанием. Определение этого окончания как грамматического маркера[284] в системе словоформ русского глагола означает дальнейшее углубление познания данного явления, поскольку понятие грамматического маркера предполагает существование некой системы противопоставлений: 1-го лица в отличие от других лиц; единственного числа в отличие от множественного; настоящего времени в отличие от прошедшего времени. Построение же некой системы противопоставлений означает создание определенной мысленной парадигматической модели. Эта мысленная парадигматическая модель так же, как любая подобная модель, не дана непосредственно в речевом отрезке, мы не можем ее наблюдать, но она является аналогом связей и отношений, которые входят в устойчивую структуру русского языка.
Анализируя функционирование данного грамматического маркера, можно констатировать совмещение в нем нескольких грамматических значений, условно обозначаемых граммемами. В рассматриваемом маркере совмещены три граммемы: лица, числа, времени[285]. Введение понятия граммемы – результат дальнейшего процесса абстрагирования: применение абстракции мысленного выделения части и отвлечения от целого, поскольку в изолированной позиции ни одна из данных граммем не наблюдается; введение этого понятия помогает изучению особенностей в соотношении единиц плана содержания и единиц плана выражения в грамматическом строе такого флективного языка, как русский, и следовательно, отражает объективные свойства этого языка.
Ограниченные рамки данной статьи не позволяют подробнее остановиться на разных типах общих понятий, используемых в грамматическом анализе языка. Но рассмотрение еще одного понятия представляется целесообразным по ряду причин. Это – понятие морфемы. Рассмотрим использование этого понятия в утверждении: «в древних германских языках сохранились следы трехморфемной структуры слова».
В приведенных выше примерах были показаны постепенные переходы от конкретных материальных фактов, наблюдаемых в речевых произведениях, до раскрытия их положения в некой системе, до установления отношений и связей, а затем и основных законов их функционирования, причем связь с определенной единицей плана выражения, материальным маркером -у, -ю,
