Российский колокол №3-4 2020 - Коллектив авторов

К неродившемуся читателю обращается и сам Владимир Набоков в одноименном стихотворении еще в 1930 году. То есть здесь можно сделать вывод, что решается вопрос о бессмертии души и сознания именно через отношения Писателя и Читателя во времени. И это отлично показывают слова Набокова из того же эссе «Николай Гоголь»: «:.. Литература… обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей. Как, наверное, уже уяснили себе два-три самых терпеливых читателя, это обращение – единственное, что, по существу, меня занимает. Ведь случайный читатель, наверно, так далеко и не заберется. Но я буду очень рад неслучайному читателю – братьям моим, моим двойникам»[72].

Для меня было очень неожиданно, что Гоголь, как и Набоков, возлагает надежды на будущего читателя. Об этом он пишет в своих письмах друзьям. Например, В. А. Жуковскому в 1836 году по поводу «Мертвых душ»: «Огромно велико мое творение, и не скоро конец его. Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ; но что ж мне делать! Уже судьба моя враждовать с моими земляками. Терпенье! Кто-то незримый пишет передо мною могущественным жезлом. Знаю, что имя мое после меня будет счастливее меня, и потомки тех же земляков моих, может быть, с глазами, влажными от слез, произнесут примирение моей тени»[73]. А в письме М. П. Плетневу по поводу издания нового литературного журнала замечает: «В виду у нас должно быть потомство, а не подлая современность»[74] – и в конце письма добавляет: «Я мертв для текущего… Я вижу только грозное и правдивое потомство, преследующее меня неотразимым вопросом: “Где же то дело, по которому бы можно было судить о тебе?”»[75]

Гоголь также понимал бессмертие души и сознания через литературную преемственность. Есть удивительные примеры в его письмах. В письме к Т. С. Аксакову Гоголь говорит о быстротечности земной любви. И далее продолжает: «Но любовь душ – это вечная любовь. Тут нет утраты, нет разлуки, нет несчастий, нет смерти»[76]. Или другой пример: «Это уже было сказано на свете, что слог у писателя образуется тогда, когда он знает хорошо того, кому пишет»[77].

Сравните со словами Набокова (о Гоголе же): «Гоголь отлично создавал своего читателя, а это дано лишь великим писателям. Так возникает замкнутый круг, я бы сказал – тесный семейный круг. Он не открывается в мир»[78].

Конечно, Гоголь тоже был в свое время Будущим Читателем. По отношению к Пушкину. Вот его признание в статье «Борис Годунов»: «Боже! – часто говорю себе. – Какое высокое, какое дивное наслаждение даруешь Ты человеку, поселяя в одну душу ответ на жаркий вопрос другой! Как эти души быстро отыскивают друг друга, несмотря ни на какие разделяющие их бездны!»

Несмотря ни на какие разделяющие их бездны.

Догадка о воплощении бессмертия души и сознания через литературную преемственность посетила и Гоголя, и Набокова. Только в своих признаниях Гоголь откровеннее, проще. Там, где у Гоголя – одна фраза, у Набокова написан целый роман.

Параллели стилистических особенностей

Схожие образы и интонации

Самое хрустально-пронзительное для внимательного Читателя – это находить параллели повествовательных интонаций в текстах великого Набокова и тех авторов, кто повлиял или мог повлиять на формирование его волшебного стиля. Они трудноуловимы и почти недоказуемы, но Читатель с чутким слухом не может их не заметить.

Теперь побудем немного музыкантами и прослушаем отрывки из произведений наших авторов.

Вот отрывок из «Лолиты», где Гумберт воображает роспись холла гостиницы: «Будь я живописцем и случись так, что директор «Привала Зачарованных охотников» вдруг в летний денек потерял бы рассудок и поручил мне переделать по-своему фрески в ресторане его гостиницы, вот что я бы придумал (описываю лишь фрагменты): было бы озеро. Была бы живая беседка в ослепительном цвету. Были бы наблюдения натуралистов»[79] – и т. д. Помните? Похожий прием есть у Гоголя в повести «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», где автор говорит: «О, если б я был живописец, я бы чудно изобразил всю прелесть ночи! Я бы изобразил, как спит весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды»[80] и т. д. Речь идет совершенно о разном, но прием очень похож.

Еще пример. «Какая ночь совершается в вышине!» – говорит рассказчик в «Мертвых душах»[81]. Сравните слова автора о детстве Цинцинната в «Приглашении на казнь»: «Как быстро наступала ночь, когда с катанья возвращались домой… Какие звезды, – какая мысль и грусть наверху, – а внизу ничего не знают»[82]. Или еще. Окончание гоголевского «Рима» очень похоже на окончание «Лолиты» Набокова. Я говорю о том фрагменте в конце книги, где Г. Г. смотрит со склона на маленький городок, слушает звуки, доносящиеся снизу, которые сплошь состоят из голосов играющих детей, и сожалеет, что голоса Лолиты нет в этом хоре[83]. Также с высоты горы наблюдает князь из отрывка «Рим»: «Но здесь князь взглянул на Рим и остановился: перед ним в чудной, сияющей панораме предстал вечный город»[84] – и т. д.

Смысловая нагрузка у этих отрывков опять же разная, но сам прием очень похож – взгляд с высоты на город.

Борьба с пошлостью

Оба писателя уделяли большое внимание человеческой пошлости. Каждый из них старался показать ее читателю наглядно. Самый яркий, но не исключительный, пример пошлости в произведениях Набокова – это Шарлотта Гейз с ее дамскими кружками и примитивными интересами. Пример пошлости у Гоголя – чиновники в комедии «Ревизор», а также помещики и сам Чичиков в «Мертвых душах». Само значение названия «Мертвые души» получается двояким: это не только мертвые души давно ушедших из жизни крестьян, отраженные на бумаге, некоторые из которых предстают перед нами как живые, но и пошлые, неживые души живых помещиков. По-моему, слово «пошлость» у Гоголя в том же значении, что и у Набокова, – в значении «обыденность, обыкновенный, заурядный, но выдающий себя за что-то значительное».

Следующая параллель, которую нельзя упустить, говоря о Набокове и Гоголе, – это внимательное отношение к вещам. У Набокова – вещи-символы, живущие как бы своей жизнью. Мы прекрасно помним синий седан Шарлотты или Лолитины солнечные очки. Пример вещи-символа у Гоголя –