Полдень, XXI век 2007 № 11 - Александр Николаевич Житинский

для самоубийства: кинув монетку, человек получает пулю в лоб. Но самое главное — через Стикс, отделяющий страну живых от страны мертвых, нужно построить мост. «Пора, давно пора строить мост через Стикс, — говорит жаба. — Он повиснет меж вечным «нет» и вечным «да». Из ночи в день и из тени в свет, спаями своими вновь сочетая рассочетанные смерть и жизнь. И тогда над извивами Стикса мы раскроем чёрные пасти экскаваторов; мы вычерпаем ими все затонувшие памяти мира; всё канувшее в забвение, века, осевшие поверх веков, историю и праисторию, смешанные со стоксовыми илами, мы подымем назад, под ваше солнце. Мы опустошим забвение до дна. Смерть раздаёт все свои богатства нищим — оболы и жизни, — и посмотрим, как вам удастся остаться живыми среди восставших смертей».

Наверное, трудно представить себе более четкое и более откровенное «проговаривание» идеи слияния двух царств, и здесь мы еще раз можем убедиться, что недаром очень многие считают Сигизмунда Кржижановского непризнанным гением. И все же здесь перед нами только небольшая новелла. Если же говорить о романном жанре, то прежде всего вспоминаются произведения Джеймса Балларда. Правда, его романы и рассказы слишком символичны, чтобы давать им однозначное толкование, но нельзя отрицать: тема близости царства смерти, потустороннего мира присутствует у Балларда довольно навязчиво. Одним из примеров может служить роман Балларда «Фабрика грёз Unlimited». В нем полусумасшедший неудачник по фамилии Блейк угоняет самолет и, не справившись с управлением, обрушивается в реку рядом с небольшим городом Шеппертоном. Правда, ему удается выбраться на берег — но, как впоследствии оказалось, на берег выходит не тело Блейка, а его выскочившая из тела душа. После этого происходят странные, магические события: город оказывается волшебным образом отрезанным от мира, в нем, как в раю, вырастают тропические деревья и цветы, начинают летать южные птицы, сами жители города по ночам превращаются в животных, затем они сбрасывают одежду и под предводительством Блейка взмывают куда-то в небо, к солнцу. Местный священник, оценивая происходящее, говорит, что в момент падения, возможно, не блейк выпал из жизни, а наоборот, жители города выпали в смерть. Критик Елена Венгерская говорит, что в романе Балларда город Шеппертон превращается в «посмертное видение Блейка». В то же время нельзя утверждать, что действие «Фабрики грез» происходит не в загробном мире: город Шеппертон продолжает стоять на том же месте, где стоял, по его периметру бродят полицейские, пытаясь прорваться через густые джунгли, и когда жители улетают к неведомому раю, полиции и репортерам даже удается войти в опустевший город.

Другим, с литературной точки зрения еще более интересным, примером описания «диффузной зоны» может служить роман Балларда «Хрустальный мир». В одном из африканских государств наблюдается странный феномен: все предметы, растения и животные начинают превращаться в кристаллы неизвестной природы. Зона кристаллизации постепенно расширяется и со временем грозит поглотить всю Землю. Являются ли эти кристаллы проявлением царства смерти? Прямым текстом Баллард этого не говорит, однако он рассеял по тексту романа множество намеков. Превращение в кристалл совершенно безболезненно, и многие люди, которых удалось спасти из «ледяного плена», недовольны и требуют, чтобы их отвели обратно в зону. Группа негров-прокаженных с радостью уходят в зону, собираясь, видимо, обрести бессмертие, превратившись в хрустальные статуи. Ученые-физики, которым нужно дать объяснение грозному феномену, говорят, что разрастание кристаллов является попыткой компенсации нехватки времени избытком пространства — мысль, как будто взятая из стихов Бродского. По мнению физиков, где-то во вселенной имеется «утечка» времени. Таким образом, феномен «хрустального мира» возник из-за того, что время истекло, — метафора вполне прозрачная. Развивая ее, критик Василий Владимирский в рецензии на роман Балларда пишет: «Напластования кристаллизовавшегося времени прозрачным янтарем покрывают тела людей и животных, растения и минералы, не делая разницы между живым и неживым. Для тех, кто угодил в алмазный кокон, разница между временем и пространством исчезает, наступает полный покой и единение со всем остальным миром. Вот она — столь желанная альтернатива самоубийству, почти непреодолимое искушение для мятущегося человека с больной, исстрадавшейся душой».

Главный герой романа, врач Сандерс, испытывает непреодолимую тягу к хрустальному миру — автор объясняет это тем, что 166;. его рассудок склонен к «темной стороне равноденствия». Когда в конце романа главному герою предлагают работать в клинике, он отвечает, что теперь профессия врача потеряла свое значение и что традиционные границы между жизнью и смертью изменились.

Наш небольшой обзор был бы не полон, если бы мы не указали на одно известнейшее описание предсмертного приграничья, данное в реалистической литературе. Речь идет о романе Томаса Манна «Волшебная гора», действие которого разворачивается в туберкулезном санатории. Сходство с фантастическими «пограничными пространствами» манновскому санаторию Бергхоф придают два вполне реалистичных обстоятельства: санаторий, находясь высоко в горах, почти отрезан от мира, и многие его обитатели, туберкулезные больные, обречены на смерть. Главный герой Томаса Манна, инженер Ганс Касторп, подходит к теме смерти буднично: он читает книги по медицине, в порядке самообразования навещает умирающих больных, вместе с обреченной девушкой гуляет по кладбищу, едва ли не выбирая для нее могилу. Впрочем, не только главный герой — все пациенты Бергхофа ведут довольно оригинальный образ жизни, производя на недавно приехавших обитателей равнины странное впечатление. Пациенты, например, привычны к высокогорному холоду и не мерзнут. Самое же главное — они настолько привыкли жить в санатории, что даже выздоровев не хотят его покидать. Как пишет о «Волшебной горе» французский философ Поль Рикёр, «Ганс Касторп проникает в мир, где уже утвердилось господство болезни и смерти: тот, кто попадает туда, в свою очередь приговаривается к смерти… Магия, чары волшебной горы — это очарованность болезнью, влечением к смерти». Более того, по мнению Рикёра, для санатория характерна «магия места, пребывающего вне пространства и времени»[3]. Последнее замечание позволяет увидеть отчетливую смысловую связь между «Волшебной горой» и «Хрустальным миром» Балларда. В обоих романах изображается неподвижный, вне времени находящийся мир, привлекающий людей тем, что он сочетает в себе близость к смерти с обещанием бессмертия.

Какие можно сделать выводы, глядя на столь разнообразные попытки беллетристики взять приступом загробное царство? Прежде всего, можно убедиться, что единой традиции описания приграничной зоны не существует. Каждый писатель разрабатывает не просто свой оригинальный образ приграничья, но и исходит из собственного представления о тех способах, формах и ритмах, в которых вообще возможна «пульсация» на границе между двумя царствами. Тем не менее, сама многочисленность подобных попыток свидетельствует, что в XX веке, как и в глубокой древности, тема смерти и загробного существования чрезвычайно занимает людей