Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020 - Коллектив авторов

Ответа, правда, мы не знали:

«Скажи-ка, отчего кюре

В сутане с дыркой на дыре?»

«Возвысив гордо голос свой

Читает за весь мир молитву,

На службе за Христа горой,

И раз в два дня достанет бритву.

Но почему же у кюре

В сутане дырка на дыре?»

Одна скажи: «Неловок был,

Искать крамолы тут не стану —

За куманику зацепил

И так порвал себе сутану.

Поэтому у нас кюре

В сутане с дыркой на дыре».

Размах волнения велик,

И каждый тут словечко вставил,

Другая молвит: «Больно лих

Он против всех церковных правил.

Я знаю, почему кюре

В сутане с дыркой на дыре.

Придя с Сюзан на сеновал,

Он целовал ее так сладко,

Что ей все платье разорвал,

А та – вцепилась в колоратку.

С тех пор и дырка на дыре —

Сутана черная кюре».

Джерсийский язык, о. Джерси, пролив Ла-Манш

Филипп Аспле (Philip Asplet) (1864–1938)

Утешение старой вдовы

Смеяться надо мной мальчишка каждый рад,

Немного ведь людей быть холосты хотят,

А большинство же чтит весьма святой обряд.

Но стольких знаю я, кто б отдал даже уши,

Чтоб больше никогда не услыхать о муже,

Но хошь не хошь, а все ж девчонок басни слушай:

Мол, выйти, мисс Гетти, вам замуж нужно было.

Ответ один на то я им всегда твердила:

«Довольных ведь куда как меньше, чем замужних,

Я рада, что вдали от этих уз ненужных,

Не беспокоит муж, над ухом не зудит,

Ну а важней всего, что не руководит.

Я уважаю их, конечно, от души,

В ухаживаниях порою хороши…

Но вот лишь только муж хозяин станет в доме,

Не слышно ничего вовек, приказов кроме.

Поэтому еще я не давала права

Командовать собой налево и направо,

Чтоб опирался он спиной на мой очаг,

А между тем очаг тот постепенно чах.

Нет в мире никого, чтоб отвернулась я

И помощь не пришла к нему совсем моя

И сделаю я все, что только в моих силах,

Чтоб утешать людей, душей моей столь милых…

И в счастье и в беду, не знаю, почему,

Соседи, стол накрыв, зовут меня к нему.

Что же до брака, то пусть каждый сам решит,

Я вот решила раз на+век одной прожить,

Однако я люблю на свадьбах пировать,

Отведать пирога и «горько!» куковать.

Нечастные? Боюсь, что очень много их,

Ведь портится порой со временем жених,

И многие, когда б у них была возможность,

Порвали б цепи все, отбросив осторожность.

Свободу я люблю, они ее презрели,

А после на меня завистливо глядели.

В девичестве всегда, казалось нам, мужчины

Из тканей созданы нежнее паутины…

Пред вами лебезят – они, чрезмерно сладки,

Не верится, что вдруг пременятся порядки

И из-под алтаря под музыку другую

Служанку уведут, а не жену драгую,

Скандалами терзать: «Где шлялась два часа?

Не видели б тебя вообще мои глаза!

Сходи и принеси рубашку и пальто,

Платочек захвати. Скорее! А не то…»

«Шкафы все отперты!»

«Что натворила ты?»

«А сапоги мои начистила ли ты?

Ведь я пришел домой – все грязью залиты…»

«В порядок приведи и моего коня,

Поскольку времени совсем нет у меня…»

Без спешки у мужей пройти не может дня!

Мужчины были мне помехою всегда…

Без них вопросов нет: домой придешь когда?

Приду как захочу. Мой муж, как пес, не лает,

Никто меня не бьет, никто не оскорбляет.

По возвращении меня одни лишь ждут

Животные. Они со мною тут как тут.

Встречают все меня, и попугай любимый —

И человечий глас по дому слышен мнимый,

Кричит мой попка и ласкается ко мне

И забываю я о трудном, долгом дне.

И кошка прибежит, хвост распушив трубой,

Как будто находя смысл жизни в этом свой,

Как только я сажусь – она мне на колени

Запрыгивает и мурчит от сладкой лени,

Взбирается по мне, то нежно спинкой трется,

То взлезши на плечо, к щеке моей прижмется.

Ах! нет мужчины, что мог быть со мной так нежен,

Что радовался бы, меня вот так любя…

Подайте мне кота, что в нежности безбрежен,

А мужиков своих оставьте для себя.

Примечание:

Никон Ковалев – переводчик, филолог. Стихи, критика и переводы публиковались в журналах «Вопросы литературы», «Новый мир», «Ковчег», Prosodia и др., в антологии французской поэзии «Франция в сердце» (М., 2019).

Леопольд Стафф

«Тот молится дождя чуть слышными устами…»

Предисловие и перевод Николая Болдырева-Северского

В юности мы увлекались польской поэзией. Естественно, мы читали на языке оригинала, и имена Норвида и Гомбровича, Галчинского и Лешьмяна кое-что значили для нас в наших поисках иных путей внутри себя. Однако предпочтение я отдавал все же Леопольду Стаффу, который очаровал меня как-то своей книжечкой стилизаций «Китайская флейта». Переведя эту Флейточку, я отправился в гости к Давиду Самойлову в Пярну, ибо давно ценил его переводы с польского. Помню эти блаженные дни конца августа 1985-го. Улица Тооминга (Черемуховая) совсем рядом с сосновой рощей, бегущей от ветра с моря.

Красивый особняк в саду и уже старый (так мне казалось) Самойлов в черном кожаном кресле за столом; он был занят в те дни переводом «Пьяного корабля» Артюра Рембо. Развернутые словари на большом столе. Стену кабинета украшал известный фотопортрет Ахматовой с Пастернаком…

Разбирая недавно свои старые папки, я обнаружил переводы из позднего Стаффа, которые так и остались в рукописях. Вот кое-что из опытов тех незабвенных лет.

Вечер