Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020 - Коллектив авторов
Анищенко ушел. Ему, видимо, голодать и холодать наскучило. Евгений Чепурных остался.
Я думаю, сегодняшний день счастливый не для него: ему, при всей благодарности, глубоко безразлично, чем там его наградят. Он счастливый для нас. Мы получаем удивительный подарок. Когда-то, в 1978 году, он умудрился пробиться в журнал «Юность» сквозь нерушимый строй великих шестидесятников. Это было невиданное для тех времен событие.
Я прекрасно помню этот номер и стихи из подборки. Это было ошеломительно ярко и неожиданно. С тех пор Чепурных как поэт все рос и рос и вот дорос до «Плавучего моста». Пустился в плаванье. Я желаю этому незаурядного поэту и человеку долгих лет, поправления здоровья и стихов, стихов, стихов.
Что сказать о самой этой поэзии? Вот буквально одна фраза о стихах Чепурных незабвенного Михаила Анищенко. Мало кто способен сказать доброе о живущем рядом. Творчество переполнено войной и соперничеством. Это неизбежно. Михаил успел сказать: «Истинный поэт умирает сразу же после того, как его покидает впечатлительность». Невозможно пропустить и филигранно точное высказывание Евгения Евтушенко, которыми он сопроводил подборку Чепурных в «Новых известиях» в 2010 г. Проникновенные слова Евтушенко приводились в редакционном врезе, сопровождавшем премиальную подборку поэта в «Плавучем мосте». Спасибо Евгению Александровичу и мои горячие поздравления лауреату.
Примечание: Кудимова Марина Владимировна – поэт, прозаик, эссеист, историк литературы, культуролог. Родилась в Тамбове. Начала печататься в 1969 году. Автор мн. книг стихов и книги прозы. Лауреат премий им. Маяковского (1982), журнала «Новый мир» (2000), Антона Дельвига (2010), «Венец» (2011), Бунинской (2012), Бориса Корнилова (2013), «Писатель XXI века» (2015), Лермонтовской (2015). 224
Александр Балтин
Вселенная Иосифа Бродского
Формула власти – два стихотворения Иосифа Бродского
Толстый жгут власти перетягивает горло маленького человека, не удушая, но давая иное дыхание.
Формулу власти не вывести, и почему некто, вроде бы не представляющий из себя ничего особенного, заходит в кафе, где когда-то бывал, как носитель чёрной, страшной субстанции – не истолковать, используя лестницы метафизики.
Маленький человек, зарабатывавший уличной живописью, становится партийным горлопаном с трагичными для мира последствиями.
Лотерея рока.
Загадочные выкрутасы кармы.
Стихотворение И. Бродского «Одному тирану» показывает, как нельзя лучше, внезапное восхождение имярека – столь же крутое, сколь мастерски опущены в тексте звенья биографии: они и не нужны, ибо поэтическое произведение должно быть сгущено, и даже не уплотнено, а доведено до предельной плотности – того, что, в сущности, и отличает стихи от прозы.
Мощно сделанные строфы тяготеют к финалу, что следует из банальности земной логики, но появившиеся в финале мёртвые не воскреснут.
Однако точка в теме власти поставлена быть не может, и в поэтическом своде Бродского «Одному тирану» получает продолжение, развернувшись в «Резиденцию».
Эта последняя отдаёт латиноамериканским романом, «Осенью патриарха» к примеру, хотя Бродский и не любил Маркеса.
Тут другой колорит – слишком подчёркнуто не европейский, хотя тиран, тихо обитающий в резиденции, и любит свою «европейскость»:
И отсюда – тома Золя,
Бальзака, канделябры, балясины, капители
и вообще колоннада, в чьем стройном теле
размещены установки класса ‘земля-земля’.
Тихий, маленький тиран – зауряднее любого заурядного подданного его страны; лаковый быт небольшого особняка, и окончание стихотворения, чьё острие вонзается в сознанье неумолимо:
И ничто так не клонит в сон,
как восьмизначные цифры, составленные в колонку
да предсмертные вопли сознавшегося во всем
сына, записанные на пленку.
Ибо тиран перестаёт быть человеком.
Ибо власть захлёстывает настолько, что ценности, в чьём золотистом цвете не приходится сомневаться, перестают быть значимыми.
Так, два стихотворения Иосифа Бродского, если и не расшифровывают сути власти вообще, то показывают блистательно, чем оборачивается власть для её носителя.
Прожилки богословия в поэзии И. Бродского
Теологические жилы в поэзии И. Бродского проступают подспудно, иногда намёками, приводящими к вопросам, ответы на которые будут условны: Что может весить, уменьшенный раз в десять один из дней? И – очевидно, что измерительная шкала здесь столь же невозможна, как чёткое определение времени вообще; иногда богословская волна явствует из наименования стихотворения: как, например: Разговор с небожителем
– где всё рвётся, дребезжит, взмывает и летит в проран с той напряжённостью, какая подразумевает очень личностный аспект богословия… Иногда от бытового уровня, как в стихотворение «В Рождество все немного волхвы…» текст взлетает до осмысления пространственно-временных координат:
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь – звезда.
Отчётливость ощущения звезды, дающей возможность своим психическим составом прикоснуться к сущности Младенца и Духа Святого, вероятно, даётся не многим, и, сложно сказать, входил ли Бродский в число подобных людей, или, будучи великолепным мастером словесной игры, виртуозно использовал смыслы – но декларированное в стихах ощущение свидетельствует о сверх-напряжённой внутренней работе поэта, когда труды души множатся на усилия разума, давая интереснейший результат.
Едва ли богословие можно рассматривать, как науку – в конце концов, аксиомы, теоремы, константы, доказательства, да и гипотезы в нём невозможны, и едва ли слишком изощрённые старые трактаты могут многое открыть современному человеку; но богословие подарило миру себя, как своеобычный литературный жанр: перенасыщенный порою и золотом подлинной поэзии, и богатством смысловых оттенков; и стихи Бродского – и на рождественские темы, и вне их: многие стихи – столь интересно пронизаны лучами богословской реальности, что подъём сознания к высотам читателю обеспечен.
А не это ли главное в поэзии?
…тихо звучит «Колыбельная»:
Родила тебя в пустыне / я не зря.
Потому что нет в помине / в ней царя.
С тою нежностью, как могла бы петь просто Мать, а не Богородица…
И полные скорби созвучия:
Мать говорит Христу: / —Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту. / Как я пойду домой?
Наполнены сомнениями матери в той же мере, в какой её саму прожигает боль за сына…
Есть нечто арианское в трактовке И.
