Российский колокол №3-4 2021 - Коллектив авторов
В своих стихах Т. Кибиров актуализирует широчайший культурный контекст, причем далеко не только литературный. Весьма своеобразно внедряются и обыгрываются поэтом разного рода подтексты, затекстовые явления[7].
Все их формально можно разделить по оппозиции: «свое» <-> «чужое».
Что же является «своим», а что «чужим» в поэтическом мире Т. Кибирова? Если эти понятия рассматривать на уровне концептов, то одно, а если на уровне воспринятых, пусть и адаптированных, явлений культуры – то другое. И взаимодействие «своего» и «чужого» в кибировских текстах выглядит по-разному. Это может быть:
1) стремление к культурному универсуму;
2) адаптация «чужого» («чужое» = «свое»);
3) отчуждение «своего» («свое» = «чужое»);
4) противопоставление «своего» и «чужого».
Рассмотрим подробнее два последних варианта этого взаимодействия[8].
Отчуждение «своего» («свое» = «чужое»)
Сборник стихов Т. Кибирова «Парафразис» начинается предисловием автора, в котором читаем: «Надо, впрочем, признаться, что полностью воплотить свой замысел автору не удалось – так, не была дописана поэма «Мистер Пиквик в России», которая должна была занять место между сонетами и «Историей села Перхурова» и, являясь стилистическим и идеологическим столкновением Диккенса с создателем «Мертвых душ», дала бы возможность и русофобам, и русофилам лишний раз убедиться в собственной правоте»[9]. Автор книги начинает ее с типично постмодернистского иронического парадокса: с одной стороны, он противопоставляет миры Диккенса и Гоголя (читай: английский = нерусский и русский), с другой – ухитряется объединить позиции русофобов и русофилов, то есть фактически вышеназванные миры, стремясь к общекультурному универсуму. «Парафразис» является во многом воплощением такого универсума: в собранных под этим названием стихах самым поразительным и чаще всего неожиданным образом перемешаны реалии (или псевдореалии) различных – и по времени, и по месту существования – культур: образы, темы и мотивы из разных мифологических систем, имена деятелей искусства, литературных героев, имитация различных литературных манер и стилей, парафразы на строки известных стихов, предпосланные эпиграфы, намеки на известные события из жизни тех или иных деятелей культуры и т. д. Причем читатель заранее предупрежден об этом названием книги. Как известно, парафразис (в переводе с греческого «пересказ», в нашей лингвистической традиции слово звучит как «парафраз (а)») – это 1) передача своими словами, пересказ чужих текстов, мыслей и т. и.; 2) инструментальная пьеса виртуозного характера, написанная обычно на несколько оперных тем или народных мелодий[10]. Кибировские стихи (в том числе и из других его сборников) вполне соответствуют обоим значениям слова «парафразис». Составленные во многом по музыкальному принципу лейтмотивности, стихотворные книги Кибирова часто обнаруживают последовательное повторение одних и тех же скрытых цитат, различного рода аллюзий, перефразирований, вариаций на тему и т. д. По тому же принципу переплетается в «Парафразисе» «свое» и «чужое», часто представляя собой своеобразное взаимное перетекание. «Чужое» становится «своим», как правило, на уровне подтекста, иногда – контекста. «Свое» трансформируется в «чужое» на затекстовом уровне, отражающем, в частности, трансформацию национальных культурных концептов. В том же авторском предисловии читаем: «Злосчастная склонность автора даже в сугубо лирических текстах откликаться на злобу дня привела к тому, что некоторые стихотворения, вошедшие в книгу, производят впечатление нелепого размахивания кулаками после драки»[11]. Именно в подобных стихах встречаем, например, следующее:
Нет денег ни хрена! Товар, производимый
в восторгах сладостных, в тоске неизъяснимой,
рифмованных словес заветные столбцы
все падают в цене, и книгопродавцы
с поэтом разговор уже не затевают.
(«Игорю Померанцеву. Летние размышления о судьбах изящной словесности»)[12]
Пушкинская цитата обыгрывается автором таким образом, чтобы подчеркивалось искажение современного литературного мира, который из «своего» (пушкинского) превращается в «чужой» (рыночный):
Литературочка все более забавна
и непристойна.
(«Игорю Померанцеву. Летние размышления о судьбах изящной словесности»)[13]
Лирический герой Кибирова постоянно и с сожалением следит за изменяющимся в потоке времени миром, в котором все бренно и, следовательно, смертно. Тема бренности, преходящести – одна из центральных в сборнике. Взаимопереход «своего» и «чужого» есть для лирического героя «Парафразиса» нормальная примета неумолимого течения времени, вечных изменений в большом и малом:
Из жареной курятины когда-то
любил я ножки, ножки лишь одне!
И что ж? Промчались годы без возврата,
и ножки эти безразличны мне.
<…>
Опять-таки портвейн! Иль, скажем, пиво!
Где ж та любовь? Чюрленис где и Блок?
Года проходят тяжко и спесиво,
как оккупанта кованый сапог.
(«Вечернее размышление»)[14]
Подобного рода размышления не радуют героя, так как связаны с темой смерти. «Свое» меняется и становится «чужим», в иных случаях даже чуждым.
Подобного рода восприятие характерно для так называемых социальных текстов Т. Кибирова, которые условно можно поделить на «исторические» и «современные». Пример первого – вошедший в «Парафразис» цикл «Исторический романс», в котором изложены размышления о многоликости России, о мучительном несовпадении сущностей, составляющих понятия родина, нация. Первое стихотворение цикла представляет собой сплошную череду аллюзий практически на всю русскую литературу XIX – начала XX веков (от Пушкина и Л. Толстого до Белого и Есенина), одной из главных задач которой была попытка решения извечных российских вопросов, описание «хождения в народ». Данная проблема решается героем Кибирова вполне определенно: подобное хождение не может принести интеллигенции ничего, кроме зла. При ближайшем знакомстве, казалось бы, «свой» народ обернется «чужим», враждебным – по мировосприятию, жизненным устоям, крайне негативному отношению к пришлым чужакам:
Что ж напялил ты косоворотку,
полюбуйся, mon cher, на себя!
Эта водка сожжет тебе глотку,
оплетет и задушит тебя.
<…>
Что топорщится за голенищем?
Что так странно и страшно он свищет?
Он зовет себя Третьим Петром.
Твой тулупчик разлезся на нем.
(«Исторический романс»)[15]
Два лика одной нации остаются несоединимыми и в современном для героя мире. Причем выяснилось, что более жизнеспособным оказался именно тот, что носит за голенищем топор и не травит свой организм интеллигентскими мыслями о судьбах России:
За рулем ее дубина.
Носит он златую цепь,
Слушает веселый рэп.
Что ж,
