Крысолов - Мара Вересень

Он мог легко получить все, что захочется, и без денег. Это было легко. Раньше, до встречи с мастером Ромом, он так и делал. Просил, добавляя к словаминойзвук, и уносил желаемое. Теперь нет. Он учился быть обычным. Насколько это было возможно, учитывая ночные отлучки.

Чем дольше случался перерыв, тем сложнее было сдержать голод. В Корре, перед самым отъездом, на зов пришли дети. Ночь, пустырь рядом с кладбищем, туман и они, непонятно как попавшие сюда, босые, в ночных рубашках, с глазами полными бледно-золотого света. От них пахло сном, теплом, мягкой шалью и мамиными руками…

Вейну с большим трудом удалось сдержать себя и не присвоить то, чего он сам был лишен, но так было не всегда. Пока им владело желание мстить, он даже не думал, чей свет питает пламя ненависти. Брал, не оглядываясь, находил виновного в смерти матери, уничтожал и шел за следующим. И где-то, он не совсем понимал где, но когда-то там, он перестал быть только собой.

Сейчас, отправляясь на “охоту”, Вейн словно оставлял часть себя в тепле дома, позволяя другому, безжалостному, безразличному, со странным понятием о допустимом, выбирать и “наказывать”.

С каждым разом выбирать становилось проще, наказывать легче, и причины для наказания находились сами собой. И важно, очень-очень важно было не пропустить рассвет, чтобы быть уверенным, что чудовище спряталось.

Рассвет. Несколько часов сна. Чай на тесной кухне с круглым окном, за которым поскрипывает вывеска. Книги. Мастерская. Заготовки. Музыка камня, дерева, металла и медленная, внешне скучная, но нужная работа. У каждого камня свой характер.

– У каждого камня свой характер, – толковал пожилой гном молодому товарищу, – а ты “бросовый”... Тьфу.

На улице было шумно. Переругивались рабочие, собирая будущий фонтан. Дом напротив, уже почти отстроенный, потихоньку обзаводился крышей.

– Бросовый и есть. Рыхлый, тусклый, колется плохо. Фуфло, а не малахит.

– В болоте пролежал потому что. Рядом с местом силы. Водой полей и заиграет. Правда вода нужна болотная. Маджены за Навьей горой в старом малахитовом карьере какой-то древний круг нашли. Болоту барьер ставили, чтобы откопать, рыли, рыли и без толку, все равно все опять заплыло, а камень вот. Что добру пропадать?

Вейн спустился с крыльца, вышел за низкую ограду, привычно натягивая капюшон. Обернулся. Тоже привычно. Лавка притягивала взгляд, дорожка из разноцветных камешков так и манила ступить, призывно поблескивали окна эркеров. Вывеска приехала вместе с остальным добром из Корре и своей основательностью и слегка состаренным видом намекала на надежность и качество, проверенное годами.

Его кто-то толкнул. Не сильно. В конце концов он сам застыл посреди дороги. Рука нашла опору на сложенных башней камнях и в момент прикосновения перед глазами поплыло. Запах болота, душный и влажный, обжег нос и горло, у ног дрожала черной лужей тень – гротескный силуэт с флейтой у рта.

Мир выцвел. Свет, призрачный и блеклый, шел сразу отовсюду. Дом с лавкой был неживой, темный. Над крыльцом с покосившимся навесом беззвучно покачивалась вывеска. Сквозь провалившиеся ступеньки, ведущие к двери, пророс бурьян, в левой витрине, лишенной стекла, торчали колючие плети дикой розы.

А черная тень под ногами, вытягиваясь, ползла по камням, делалась всё плотнее. Болотная гниль забила горло, Вейн отчаянно попытался вдохнуть, захлебнулся ею и потерял сознание.

В себя приходил медленно, будто всплывал из-под толщи воды.

В лавке, кажется. Кажется, в комнате за прилавком на диване. Боком. Флейта упирается в ребра.

Приоткрылась дверь.

– Сюда проходите, веда, простите, что набросился прямо на улице, запаниковал, с ним никогда ничего подобного не случалось, а тут вдруг…

Мастер говорил торопливо и громко, второй голос, незнакомый, женский, непонятно почему отозвавшийся внутри болезненной вибрацией, был почти неслышен, но именно он заставил попытаться открыть тяжелые веки.

Шорох одежды, прикосновение бедра к бедру. Обжигающе. Словно голой кожей, голой душой по зеркальному срезу. И страшно взглянуть, но не взглянуть – страшнее стократ.

Кто-то сжал все струны мира в кулак, потянул до предела, отпустил и вспыхнуло золотом. А напротив – испуганные, изумленные, распахнутые безднами глаза. Темные, но… один голубой, другой почти, потому что часть радужки была карей.

– Ты… Ты… Это ты, – бился пульс, сбивалось дыхание.

– Я, – сердцем ответил Вейн, поймал своими руками потянувшуюся навстречу дрожащую руку той, которую считал погибшей. – Это я.

И пустоты не стало.

Междуглавие 3

– Терин! Терин, дорогая, – Питиво прибег к самым простым способам, чтобы привести в чувство свою договорную жену: брызгал на лицо водой, хлопал по щекам.

Применять иные средства воздействия поостерегся. Организм беременной женщины сам по себе непонятная штука, а организм беременной непонятно, от кого, даже на простые целительские заклинания может среагировать от “никак” до “глядь”.

Покопаться в саквояже веды в поисках чего-нибудь от обморока? Наверняка у нее есть.

– Эй, – он заколотил в стенку экипажа, – тормози!

Экипаж встал так резко, что Пи пришлось упереться ногой в сиденье напротив, чтобы его, вместе с лежащей на коленях Терин, не сбросило на пол.

Едва стали, Питиво распахнул дверцу. В экипаж ворвался холодный воздух с запахом снега, хвои и мокрой коры. Вокруг был лес, сумрачный, несмотря на довольно высоко поднявшееся солнце.

Возница заглянул, пропал и вернулся с пузырьком.

– Дайте ей понюхать, маджен. Это чтоб сон отгонять, но пахнет так, что и мертвого поднимет.

– Не надо, – сказала Терин и открыла глаза. – Все в порядке.

– Вы уверены?

Какой-то миг глаза у нее были другого цвета, разного. Один голубой, другой частично карий. Затем все заволокло тьмой и зрачки снова стали похожи на сочные темные почти черные вишни.

Питиво мысленно выдохнул. Сомнений в отцовстве не осталось, хоть веда Герши пыталась напустить тумана. Или просто очень хотелось, чтобы отцом ребенка был не ее покойный, пусть ему долго лежится, супруг.

– Да, уверена. Я в порядке. Сильные эмоции. И только.

– Зато теперь мне понятно ваше нежелание возвращаться в Нодлут.

– Меня вполне устроит, если место, где мы будем жить, будет находиться подальше от улицы Звонца.

Питиво посмотрел на трость, которая во время остановки скатилась, глухо ударившись о саквояж Терин. Темное дерево, драконья кость в рукояти. Та? Он ведь ее как раз в Нодлуте купил перед недолгим возвращением в Корре за вещами.

Стоила она бессовестно, но Пи даже торговаться