Фигляр - Анастасиос Джудас

Ли Гён-су (кланяется из положения сидя):

— Простите саджанним. Господин Пак Чон-хо, я допустил оплошность. Позвольте мне исправить.

Пак Чон-хо некоторое время молча смотрит на своего начальника СБ, придя к некоторому решению так же молча кивает.

Чон-хо отворачивается к окну. Ли Гён-су продолжает смотреть в пол перед собой. Оба молчат.

Пак Чон-хо (медленно откидывается на спинку сидения, глубоко вздыхает):

— Неужели они так низко пали? Даже не удосужились надеть траурные повязки.

Ли Гён-су (с лёгким кивком):

— Это был демонстративный жест. Они хотели показать, что больше не чтут дружбу старого главы и вашего отца.

Пак Чон-хо (с горечью):

— Не чтут? Все, что у них есть, это заслуга этих двух стариков и их дружбы. Их имя держало этот город под контролем. А теперь они бросают вызов памяти этой дружбы?

Ли Гён-су (ровно, помня о допущенной ошибке):

— Это был их способ проверить вас. Понять, как вы отреагируете.

Пак Чон-хо (наклоняется вперёд, голос звучит твёрдо, но тихо):

— Пусть думают, что могут играть со мной. Но эта игра для них закончится быстро.

Ли Гён-су (уверенно, пытаясь доказать свою преданность):

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

Пак Чон-хо (смотрит в глаза Ли Гён-су, его голос становится ледяным):

— Найди тех, кто передал информацию. Я хочу, чтобы это стало уроком для всех, кто решит предать нас.

Ли Гён-су (коротко кивает):

— Будет сделано.

Пак Чон-хо (после паузы, глядя снова в окно):

— А с этими шакалами… они должны знать своё место. Никаких компромиссов.

Ли Гён-су (с твёрдостью):

— Я позабочусь об этом.

Пак Чон-хо (холодно):

— Хорошо. Убедись, и чтобы это больше не повторилось.

Ли Гён-су:

— Да господин.

Лимузин продолжает плавно двигаться по городским улицам. Тишину нарушает только слабый гул дороги. Пак Чон-хо снова смотрит в окно, его взгляд тяжёл и холоден.

Глава 3

ЗАЛ ПРОЩАНИЙ. ДЕНЬ.

Прощальный зал выглядит торжественно, но сдержанно. Белые стены украшены традиционными, траурными корейскими лентами с пожеланиями покоя для усопшего. В центре зала стоит массивный гроб, украшенный цветами белого и жёлтого цвета — символами чистоты и траура. Его поверхность отражает свет, как будто сам гроб впитал в себя тьму и молчание тех, кто ушёл раньше. Рядом с гробом — фотография Канг Сон-вона в траурной рамке. Его лицо выражает серьёзность и достоинство, словно он до сих пор наблюдает за происходящим.

На столе перед гробом — жертвенные дары: рис, фрукты, бутылка соджу, мясо и курения благовоний. Всё это окружено свечами, чей мерцающий свет наполняет зал тёплой, но скорбной атмосферой. Люди заходят в зал, склоняют головы, кланяются трижды и шепчут молитвы или прощальные слова.

Большинство одеты в чёрное. Мужчины — в строгих костюмах с белыми траурными повязками на руках, женщины — в ханбоках или скромных чёрных платьях. В зале тихо звучит традиционная корейская музыка, создавая медитативное настроение. Разговоры шёпотом, лишь иногда нарушаемые громкими воспоминаниями или негромким смехом, быстро заглушаемыми окружающими.

На другом конце зала стоят длинные ряды стульев для гостей, рядом организован стол с традиционными блюдами для поминальной трапезы.

В зал входит Пак Чон-хо, в аспидно-чёрном, строгом дорогом костюме с шёлковой траурной лентой на рукаве. За ним следует секретарь одетая в строгое чёрное платье.

В зале много мужчин характерной внешности с тяжёлым взглядом колючих глаз. Они группируются отдельно о представителей бизнеса и небольшой кучки представителей местной богемы и других пришедших почтить память покойного. Для большинства появление в зале новых пришедших попрощаться не остаётся без внимания.

Чон-хо подходит к гробу с покойным. Всматривается в осунувшееся лицо знакомого с детства человека. Совершает традиционный поклон прощания с усопшим и отходит в сторону. За ним тенью следует Чон Со-мин.

Дожидаясь окончания церемонии Чон-хо осматривает собравшихся. До него доносятся отдельные диалоги.

Плечистый мужчина с короткой стрижкой: широкоплечий мужчина лет пятидесяти с коротко подстриженной головой был в идеально сидящем костюме. Его массивные руки, будто привыкшие сжимать что-то тяжёлое, были неестественно расслаблены. Суровый взгляд говорил о том, что он много повидал и теперь пытается справляться с личными эмоциями.

— Я помню, как он вытянул меня из долговой ямы. Тогда казалось, что выхода нет, но Канг-хён не просто дал денег — он заставил меня самого поверить в себя.

Худой мужчина с очками в тонкой оправе: его угловатое лицо казалось бы угрюмым, если бы не глаза, которые постоянно бегали по залу. Его тонкие пальцы теребили край костюма, явно выказывая нервозность. Он выглядел как человек, привыкший работать в тени, но сейчас оказался в центре внимания, чего избегал.

— Сонг-вон никогда не забывал имён. Даже мелкого поставщика вроде меня он называл по имени, словно я был важной частью большой картины.

Молодой человек с яркой причёской и серьгой в ухе: парень выглядел так, словно случайно попал на похороны. Его пепельно-розовые волосы и серебряная серьга в ухе делали его чужаком в этом зале. Тем не менее, он держался с неожиданным достоинством, как будто тоже знал Сонг-вона достаточно близко.

— Он был человеком слова. Когда другие говорили «я подумаю», он действовал. Иногда это было жестко, даже чрезмерно, но это спасало жизни.

Пожилой мужчина в традиционном ханбоке: седой и слегка сутулый, он выглядел так, словно вышел из старинного корейского романа. Его светлый ханбок немного контрастировал с общей траурной атмосферой, но добавлял ей особую торжественность. Голос у него был глубокий и чуть дрожащий.

— Канг Сонг-вон был человеком чести. Его не сломали ни годы, ни враги. Представитель того послевоенного поколения, на долю которого выпало так много бед. Когда он кланялся, это был поклон не ради приличия, а знак истинного уважения.

Статная женщина с красной помадой: эта женщина выделялась своим ярким видом: на ней был строгий чёрный костюм, но губы выделялись насыщенным красным. Её глаза были выразительными, но лицо скрывало эмоции за маской хладнокровия.

— Знаете, когда-то он сказал мне: «Ты либо играешь по своим правилам, либо живёшь чужой жизнью». Я не всегда с ним соглашалась, но он всегда оказывался прав. Такому человеку следовало доверять без оглядки на собственное мнение.

Полный мужчина с бархатным голосом: крупный мужчина с добродушным лицом и лёгкой сутулостью выглядел, как человек, которого всегда любили за искренность. Его бархатный голос заполнил зал, когда он начал говорить.

— Когда Канг-хён приходил в наш ресторан, весь персонал был на