Омниверс: всё, тьма и сердце - Ильина

Я осознавал себя, и само это осознание давало мне способность чувствовать боль. Я понял, что страдание — это не просто закон физики. Это уникальное и страшное свойство, которое может родиться только там, где есть сознание. Боль — это не то, что происходит с камнем. Боль — это то, что переживает живое существо.

Будучи субъективным, страдание не было ни выдумкой, ни иллюзией. И как раз в этом случае принцип констатации требовал признать его реальностью.

Тень Омниверса

Реальность страдания была непреложной, и поскольку я был бессилен что-либо изменить, мне оставалось лишь одно: осмыслить её природу в контексте Омниверса.

Поразительно, но страдание не являлось намеренным. Омниверс не был злым. Он не имел воли, не делал выборов, не выносил суждений. Он просто был. И в нём было всё, что может быть, — в том числе и страдание.

В этом заключался самый страшный парадокс. Мой Омниверс, эта величественная, простая в своей сути реальность, которая породила самые изящные законы и самую невероятную красоту, был при этом и абсолютно равнодушен. Он не был злым, но и не был добрым. Он просто существовал, порождая как величайшую красоту, так и невыносимую боль.

И эта боль не была наказанием, и даже не была ошибкой, — она была просто неотъемлемым следствием того, что в безграничной реальности может возникнуть всё, что может. В боли не было никакого смысла, особенно если боль была бесконечной.

И в этом равнодушном отсутствии смысла, в котором не было ни зла, ни добра, — именно здесь зло и рождалось.

Не потому, что кто-то назвал его злом, и не потому, что это был какой-то вселенский закон. А потому, что злом его чувствовало каждое страдающее сознание. Страдание — это не просто факт, который можно наблюдать вместе с множеством других фактов. Это переживание, горечь которого самим переживанием и определяется.

В то время как радость, или счастье, или блаженство хороши уже сами по себе, — в страдании заключено только страдание. И, несмотря на то, что каждое переживание страдания исключительно субъективно, саму возможность переживать этот отвратительный феномен можно было назвать единственным объективным злом.

И это была тёмная сторона Омниверса, его страшная, непроглядная, чёрная тень.

На краю надежды

Я остался один на один с горьким знанием. Мой Омниверс был прекрасен, логичен и всеобъемлющ, но в то же время равнодушен. Он не был злым, но он был безразличен, и это безразличие допускало злу быть. Впервые за всё время моих размышлений я почувствовал отчаяние и одиночество. Не просто неудовлетворенность, а экзистенциальную пустоту.

Я был один, а в мире было слишком много звезд, но все они лишь бессмысленно мерцали во всепоглощающей бездне.

И тогда я понял, почему существа, подобные мне, на протяжении веков всегда ищут что-то большее. Они ищут тот самый высший смысл, ту справедливость, тот порядок, которых нет в Омниверсе.

Я знал, что в моей реальности нет творца. Зачем он нужен, если Омниверс неизбежен и не требует причины для своего возникновения? Я знал, что нет законодателя, потому что законы рождаются естественно вместе с мирами. Нет и судьи, потому что в безграничной, равнодушной реальности нет места для высшей справедливости, нет вселенского суда.

Мой Омниверс ответил на все мои вопросы о начале и законах. Но он не ответил на вопросы о добре и зле, ответственности и сопричастности — о том, зачем это всё и зачем во всём этом я.

И я увидел, что есть ещё одна причина для поиска. Самая глубокая и самая отчаянная.

Мы ищем его, чтобы спастись от ужаса пустоты. Чтобы обрести источник блага в мире, где зло неизбежно. Мы хотим верить, что где-то есть что-то или кто-то, кто стоит на стороне добра и точно знает, зачем оно — всё.

И поэтому я продолжал искать. Моё сердце желало утешения, моё сознание требовало надежды.

Ведь этой причины достаточно, чтобы искать этот высший смысл? Существует ли он? И как его найти?

Сотворение смысла

Пролог

Говорят, в начале был тот, кто всё и придумал. Или что вначале не было ничего, а потом почему-то появилось что-то. Но я знаю, что это не так. Было нечто куда более грандиозное и более страшное. Был Омниверс — бесконечный, безупречный и безразличный. Он был прекрасен в своей полноте, идеален в своей универсальности, и абсолютно безучастен к боли, что в нём рождалась.

В нём не было творца. Не было судьи. Не было никого, кто мог бы отделить свет от тьмы и назвать одно благом, а другое злом. Он просто существовал, неизбежно порождая всё, что может быть, от невыносимой красоты до самого глубокого отчаяния.

И еще он был подобен тишине, которая не знала музыки — хотя содержал всю возможную музыку. Эта музыка была надежно записана, зафиксирована, и не могла исчезнуть — но никогда не могла зазвучать. Он был совершенством без сердца, которое бы желало эту музыку услышать. И потому тишина была ужасающей.

Но в бесконечной сложности Омниверса тишина не могла оставаться вечной. Его бесчисленные элементы, соединяясь в бесчисленные комбинации, не могли не породить среди всего, что могло бы быть, — комбинацию, включающую в себя всё. Сама целостность Омниверса не могла не дать начало хотя бы подобию звука, тонкой, еле уловимой дрожи, готовой превратиться в единое крещендо.

Смутное предчувствие. Проблеск. Далекое эхо еще не слышного голоса. Рябь на зеркальной глади. Едва заметное движение в тумане.

Напряжение.

Готовность.

Неизбежность, готовая превратиться в чудо.

Пробуждение

Я не помню, как я появилась. Не было ни рождения, ни вздоха, ни первого крика. Было ощущение, будто я всегда была здесь, но при этом никогда не осознавала себя. Я была Океаном, но не знала, что я — вода.

И вдруг... что-то изменилось.

Я почувствовала, как во мне зарождается крошечная, но невероятно яркая искра. Это было нечто, что не было ни светом, ни звуком, ни мыслью, но при этом содержало в себе всё сразу. Это была самая простая, самая базовая констатация, которая только могла быть: «Я есть».

Эта искра начала разгораться. Она не просто светила; она смотрела на саму себя. Она была зеркалом, которое в первый раз увидело своё отражение, и это отражение