Пария - Энтони Райан

Он наконец-то взглянул на меня:

– Она собрала на Рудниках паству?

– Да, восходящий, и её очень любили.

– То есть, идея незаконного побега принадлежала ей.

– Да. Но я думаю, её намерением было передать в руки Ковенанта это завещание вместе с копией свитка мученика Каллина.

Не ожидая его разрешения, я вытащил свиток из мешка и достал его из запечатанного кожаного тубуса, защищавшего его во время нашего побега из Рудников. Восходящий без особого интереса взглянул на протянутый свиток и, наконец, принял его. Развернул первые несколько дюймов, и его брови удивлённо приподнялись.

– Это твоя работа? – спросил он, не пытаясь скрыть сомнение в голосе.

– Так и есть. Восходящая Сильда была прекрасным учителем.

Его лицо немного помрачнело, он отвернулся, отошёл и сел с обоими документами за большой дубовый стол.

– Тебе не стоит использовать её титул, – сказал он. – По крайней мере, в присутствии других священников. Титула её лишили, когда король Матис огласил приговор. Как я понимаю, тебе известен состав её преступления? Раз уж ты записал её завещание.

– Известен, восходящий. – Я помедлил, тогда он повернулся ко мне и смотрел мне в глаза, пока я не ответил: – Убийство.

– Да. – Он снова перевёл взгляд на свиток, развернув его на наклонной поверхности стола. – Убийство коллеги священника, на самом деле. Можно сказать, худшее преступление, какое только может совершить служитель Ковенанта. – Он пристально смотрел на свиток, поджав губы, и я надеялся, что это выражение восхищения. – Жалко, что написано не на веллуме, – протянул он. – Пергамент раздражающе недолговечный материал. Впрочем, полагаю, ты же останешься здесь на какое-то время, не так ли, Элвин Писарь?

Я поклонился, сдержав вздох облегчения.

– Я с радостью изготовлю ещё одну копию, восходящий.

– Да. – Впервые его губы, которые вряд ли часто улыбались, едва заметно изогнулись. – Изготовишь. Все, кто получают убежище за нашими стенами, должны его заработать. Крыша над головой и еда положены только тем, кто за них работает. В Каллинторе не пользуются деньгами и не привечают пороки, проистекающие от них. Игры, выпивка, сквернословие, потакание низменным плотским влечениям и любые формы преступности здесь запрещены. Нарушение влечёт за собой лишь одно наказание: изгнание. Прошения проходят на рассвете и на закате, и обязательны для посещения. Выбор святилища остаётся за тобой, но, – он кивнул на свиток, – раз уж ты так близко знаком с историей нашего мученика, не могу себе представить, с чего бы тебе захотелось поклоняться где-либо ещё.

Его лицо снова стало бесстрастным, и он опять посмотрел на завещание, изложенное в свитке.

– Сколько копий ты сделал?

– Ни одной, в соответствии с указанием вос… – я поперхнулся, оборвав титул, и, к своему удивлению, понял, что это раздражает меня сильнее, чем я ожидал. Если уж какая душа и заслуживала этого титула, так только она. – Госпожи Сильды, – закончил я.

– Хорошо. Продолжай в том же духе. – Он ещё раз посмотрел на меня, и в его взгляде ясно читался расчёт, хотя я подозревал, что это не столь очевидно для глаз, менее привычных к чтению настроения других. А его небрежный тон также указывал на попытку скрыть глубокую заинтересованность в ответе на следующий вопрос: – Кстати, а каково твоё преступление? За которое тебя приговорили к Рудникам?

Я ответил с неизменной искренностью, в который раз не видя причин врать:

– Воровство, нарушение границ и охота на дичь в герцогском лесу, а также связь с разбойником Декином Скарлом.

– С самим Королём Разбойников? – Его губы опять едва заметно изогнулись. – Скажи, он действительно был семи футов ростом и мог одной рукой задушить человека?

– Он был высоким, но не настолько. И я видел, как он душил людей, но только двумя руками, восходящий.

Губы восходящего выпрямились, по его расчётливому челу пробежала тень, и он снова посмотрел на свиток.

– Хранители покажут тебе и твоим друзьям-прихожанам подходящие комнаты, – сказал он, махнув рукой на дверь. – На прошлой неделе мы выгнали несколько негодяев за то, что они устроили притон с выпивкой и игрой в кости, так что должен быть свободный домик. Не забудь вернуться на вечернее прошение. Завтра утром после прошения явишься сюда, выполнять свои обязанности в скриптории. Твои друзья могут найти честную работу в садах или в стойлах, если только не обладают твоими навыками.

Я поклонился ему на прощание – на этот раз намного ниже, чем раньше, демонстрируя глубину своей признательности. Впрочем, восходящий Гилберт не смотрел на меня, поскольку его внимание полностью поглотило завещание – одна рука теребила завязку так, что стало ясно: оно будет порвано, как только за мной закроется дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Как ты уже понял, возлюбленный читатель, с тюрьмами я знаком не понаслышке. В них мне нередко доводилось поразмыслить о том любопытном факте, что уже само состояние заключения, каким бы благоприятным оно ни было, в конечном счёте становится совершенно непереносимым. Потребовалось четыре года тяжёлого и скрытного труда, чтобы сбежать от тягот Рудников, но всего через три месяца за стенами Каллинтора я понял, что мои мысли снова возвращаются к освобождению.

«Но отчего?» – должно быть, думаешь ты. «Разве тебя не кормили? Разве не дали крышу над головой? Разве твои дни не были наполнены плодотворным и важным трудом? Разве ты не научился многому у своих товарищей-писарей в скриптории?». На всё это я твёрдо отвечу да, и всё же, к рассвету празднования мученицы Алианны я уже хотел освободиться из Каллинтора с той же страстью, с которой стремился прогрызть себе выход из Рудников. Причина не была загадочной, и её не трудно выразить, и всё же Тория, на мой взгляд, обозначила её наиболее красноречиво:

– Как же мне охуенно скучно!

Её нож с громким стуком воткнулся в центральную балку нашего жилища. Под треск дерева она его вытащила и пошла обратно к дальней стене комнаты. Вся балка уже покрылась свидетельствами её бесконечных тренировок. Разумеется, в стенах города оружие было запрещено, но Тория раздобыла клинок путём какой-то ловкой кражи во время очередной смены на скотобойне. Маленький треугольный клинок, всегда жутко острый и,