Семья волшебников. Том 4 - Александр Валентинович Рудазов

– Занятная байка, – задумчиво произнес Дегатти. – Дай-ка я попробую догадаться, к чему ты ее рассказал… дело ведь в способе, которым Каген связался с Сорокопутом?

– Да, лазейка в его анклав вела через Сон, – подтвердил Янгфанхофен. – Я сам узнал об этом только на днях – Каген довольно скрытен, но его пробило на ностальгию, когда он узнал, что Сорокопут остался без эфирки… утрирую, конечно, процентов десять капитала он сохранил.

– Ага… – произнес Дегатти. – Любопытно… Сон, значит… Лахджа?..

– Что Лахджа? – не поняла демоница.

– У тебя нет никаких мыслей на этот счет? Какие-нибудь воспоминания, быть может? Друзья, родственники?

Янгфанхофен с интересом переводил взгляд с лица на лицо. Возможно, он и сам обо всем догадался, и теперь ждал лишь, чтобы его подозрения подтвердили.

– Думаешь, это он? – медленно произнесла Лахджа.

– А кто же еще? – мрачно спросил Дегатти. – Шатается к тебе, тля. Даже у Сорокопута разыскал.

– О ком речь? – мягко спросил Янгфанхофен. – Я с вами поделился, поделитесь и вы.

– Ни о ком, – отмахнулась Лахджа. – Я… не смотри на меня так! Прекрати это!

– Настырные «родственники», – сказал Корчмарю Дегатти.

– Если бы он не был таким настырным, мы бы так и висели на шипах!

– Ах, ну конечно, спасибо! Вот спасибо!

– Ты себя некрасиво ведешь. Это мой единоутробный брат. Что за мерзкие мысли?

– Кхем!.. – кашлянул Дегатти. – Они там все единоутробные! Но сотни детишек откуда-то появились!

– Мэтр Дегатти, семейная жизнь изменила вас, – с восхищением сказал Янгфанхофен. – С другой стороны – кому как не вам знать обо всех опасностях брака?

– Так, дети, а пойдемте-ка, я вам покажу кормление карпов, – поднялась из-за стола Сидзука. – Корчмарь, спасибо, что заглянул, не ожидала, буду рада видеть в любое время…

– Не-не, теть Сидзука, карпы подождут! – ухватилась за край стола Астрид. – Тут самое интересное началось!.. а-а-а!.. нет, пустите!.. я должна больше знать об этой вероломной женщине!

– Да я не вероло!.. прекра!.. какой позор…

Мамико и Вероника безропотно встали и пошли за Сидзукой. Лурия вовсе помчалась быстрее ветра – ей хотелось покормить карпов. А вот Астрид пришлось отрывать совместными усилиями Дегатти и Вератора – она вцепилась в стол так, что когти раскрошили дерево, и гневно подвывала, пока Янгфанхофен хохотал, а Лахджа краснела от стыда. Все гости и официанты на них таращились.

– За что мне это? – пробормотала она, когда старшую дочь наконец вытолкали. – Почему моего честного слова недостаточно? Он же нас спас!

– Он спас ТЕБЯ! – ткнул пальцем вернувшийся Дегатти.

– Ты не понимаешь! Это дружба, а не… и я все равно не могу запретить ему приходить!

– Когда ты не можешь кому-то запретить приходить – это не дружба!

– Дружба. Просто с элементами абьюза.

– Чего?.. неважно. Дома поговорим. Корчмарь, не рассказывай об этом никому, хорошо?

– Конечно, конечно!.. – заверил гохеррим. – Конечно!.. На моих устах печать молчания! Я никому не расскажу… пока вы оба не умрете. А это, возможно, зависит от Сорокопута.

Эти слова как-то разрядили обстановку. Дегатти и Лахджа вспомнили, что у них есть проблема посерьезней. Они переглянулись, и Дегатти нехотя сказал:

– Я все-таки хочу сначала испробовать мой способ, но если не сработает…

– Будет планом «Б», – покладисто кивнула Лахджа.

– … Если не сработает, то мы вернемся к этому разговору, – закончил Майно.

Глава 19

Был день Мраморного Осьминога, и Вероника шла домой… то есть не домой, а в Клеверный Ансамбль, но она третью луну там жила и училась, привыкла совсем и уже воспринимала как второй дом.

Вчера был Пигеридис, Ленивый День, и они допоздна гостили у дяди Вератора и тети Сидзуки. Так загостились в итоге, что и ночевать остались. Астрид до сих пор дрыхнет, но Вероника встала точно по часам, позавтракала и пошла одна в Клеверный Ансамбль.

Ей не хотелось задерживаться, потому что мама с папой тоже уже проснулись и завтракали, но отдельно. Папа и дядя Вератор играли в манору, мама и тетя Сидзука болтали на веранде.

Друг друга они подчеркнуто игнорировали.

А Вероника такое не любила. Когда кто-то с кем-то ругался или царило напряженное молчание, она либо уходила в книжку, либо просто уходила. Сейчас вот просто ушла, потому что все равно через час урок начнется.

Она уже не волновалась, гуляя по Валестре в одиночку. Чего волноваться? Вон сколько прохожих на улице – и никто не волнуется.

Подумав об этом, Вероника заволновалась. Без причины.

Хотя утро было просто расчудесное. Тепло, хотя и поздняя осень, ветерок такой свежий, пахнет яблоками, грушами и грибами. И не жареными на сковороде, а настоящий лесной запах – чуть прелая листва, влажная древесина, лишайники и пахучие крепкие боровики… вокруг словно дубрава, а не волшебный город. Это потому что в Валестре Метеорика не только следит за погодой, но и придает душистости воздуху, чтобы у всех было хорошее настроение.

В небе курлыкали журавли. Это черный хорободанский журавль, Вероника знала. Он, как ни удивительно, не улетает в теплые края, как другие птицы, а наоборот, прилетел с далекого севера, из Хоробадкаха… ой, нет, Хорободакха. Вероника бы дала ему название попроще, а то и не выговорить, но ее никто не спросил, как обычно.

Черный журавль зимует в Мистерии. Тут, конечно, тоже и снег, и холодно, но не так сильно, как в Хорободакхе. Астрид учится с мальчиком из тех краев, Спекингуром, так он рассказывал, что зимой у них сопли в носу замерзают, и если у кого насморк, то от него все разбегаются, потому что он если чихнет – то соплесосулька выстреливает, и насквозь пронзить может.

Конечно, журавли оттуда улетают.

Вероника прошла по улице Алхимиков и немного захотела свернуть на улицу Красного Дуба, но сделала над собой усилие и побежала дальше, задержавшись только на площади Философов. Там собралась небольшая толпа, и они слушали проповедника в высокой шапке, который взгромоздился на бочку и рассказывал, какие боги кудесные и как кудесно жить, когда ты севигист.

Его слушали с интересом, потому что говорил проповедник красиво, и голос у него был мелодичный, как у певца. Вероника тоже остановилась послушать, потому что в запасе был еще целый час.

– … Всякий разумный индивид сотворен для сальванских кущ и бессмертия, и мы все живем во времени для вечности, – вещал проповедник,