Семья волшебников. Том 4 - Александр Валентинович Рудазов
Проповеднику вежливо похлопали и стали расходиться. Он с надеждой переводил взгляд с лица на лицо, но никто не задержался, никто не пожелал наречься в севигизм или хотя бы спросить что-нибудь о богах и Ктаве. Когда не осталось никого, кроме Вероники, проповедник слез с бочки и грустно вздохнул.
– Мама говорит, что миссионерская миссия в колдовской стране обречена на провал, – сказала Вероника, подходя ближе.
– Мудрая у тебя мама, – усмехнулся проповедник. – А что еще она говорит?
– Что волшебники слишком могущественны, богаты и сведущи в работе мироздания, чтобы ударяться в религию, – припомнила Вероника.
– В этом есть правда, – согласился проповедник. – Но я состою в Великой Миссии, так что моя задача – нести свет севигизма туда, где его еще нет или мало. Кто знает, быть может, среди слышавших меня сегодня найдутся те, кто задумается?
– Наверняка найдутся, – соврала Вероника, чтобы проповедник не расстроился.
– А ты сама, девочка, наречена? – спросил тот. – Кто у тебя любимый среди Двадцати Шести?
Вероника задумалась. Вопрос был сложный. Все боги очень разные и почти все занимаются чем-то конкретным.
Астрид вот сходу назвала бы Солару. Астрид считает себя избранницей Солары и собирается повсюду нести ее свет, когда вырастет. Но Вероника настолько четко еще не определилась.
– Не знаю… может, Юмпла? – предположила Вероника.
Юмплу она хотя бы встречала лично и точно знала, что та добрая… когда Бабушка.
– Конечно, Юмпла, – одобрительно кивнул проповедник. – Кладешь ей печенье на Добрый День?
– И еще Савроморт, – добавила Вероника.
– Кто?.. а… интересный выбор… – удивился проповедник. – А почему?
– Потому что его никто не любит. Ему обидно, наверное. А он же никого сам не убивает, он просто как главный могильщик… или директор кладбища…
– Ты права, девочка! – воодушевился проповедник. – Вот уж верно сказал Сакор Дзидоша: высшая мудрость – в устах ребенка. Савроморту и в самом деле недостает любви паствы, и его часто клянут ни за что, но он продолжает делать свое благородное дело. Его миссия как владыки царства мертвых неблагодарна, но она одна из важнейших. Смерть – это ключевой момент, когда подводятся итоги смертного существования индивидуума и делаются выводы. Ему воздается в следующем этапе его существования, если не воздалось при жизни.
– Спасибо, что объяснили, – поблагодарила Вероника.
Она бы поговорила с проповедником еще, но тут дважды пропел жаворонок. Второй рассветный час – а в третьем рассветном начнутся уроки. Опаздывать нельзя – первой сегодня история и философия магии, а мэтр Пиррье тоже очень любит поговорить и сердится, если кто-то не слушает.
Он даже заставляет записывать каждое слово, хотя это все и так есть в учебниках. Вроде бы и не самый большой повод для неприязни, но она понемногу начинала расти в Веронике. У нее плохо получалось одновременно слушать и писать.
Улица Алхимиков тянется через всю Валестру. Очень-очень длинная улица. Она переходит в широкий тракт Мудрости, который соединяет Валестру и Клеверный Ансамбль. Шесть университетов стоят совсем рядом с городом, но все-таки не вплотную, и вдоль тракта Мудрости ничего не строят, чтобы они не сомкнулись. Но он совсем коротенький и очень красивый, вдоль него разбиты сады и есть мост через речку Валестру.
Удивительное совпадение, что она называется точно так же, как город.
На этом самом мосту Веронику окликнули. У перил стоял дяденька в плаще – засаленном таком, стареньком. Такие носят бедные и не следящие за собой волшебники… или дедушка Инкадатти, когда ходит по грибы.
И Вероника бы просто прошла мимо, потому что чего ей от этого дяденьки? Ничего. Но он сам к ней повернулся, прищурился слезящимися глазами и вдруг шагнул почти что наперерез, так что Вероника даже немного испугалась.
– Свершилось, чудо свершилось!.. – залопотал странный дяденька. – Дай коснуться тебя, благословенное судьбой дитя!..
– Отстань, мелочи не дам! – крикнула Вероника.
Она поняла, что это побирушка. Мама учила, что побирушке нельзя давать деньги, потому что он их потратит на бухло, и всем станет только хуже. Тебе – потому что ты лишишься денег, и побирушке – потому что он продолжит опускаться.
– Найди работу! – посоветовала Вероника, ускоряя шаг.
– У меня есть работа! – не отставал побирушка. – Славить тебя! Дай мелочи! Сверши чудо!
– Помогите! – заверещала Вероника.
Прохожие стали оборачиваться, смотреть на них. Один пожилой волшебник остановился и нахмурился, поднимая руку со светящимся перстнем.
– Отойди от ребенка! – рявкнул он.
Побирушка рухнул на колени, как подкошенный. Глядя не на волшебника, а на Веронику, он взмолился:
– Прошу!.. Не гневайся!.. Умоляю!..
Глаза у него и раньше слезились, но теперь из них потекли настоящие ручьи. Он всхлипнул с каким-то даже надрывом, и Веронике стало его жалко. Она торопливо подала побирушке лемас и сказала:
– Ладно, только не на бухло! На бухло мама не разрешает давать!
И торопливо побежала прочь. А когда мостик остался позади – обернулась и увидела, что побирушка так и стоит на том же месте, благоговейно глядя на монету. Он так светился от счастья, словно Вероника дала ему не медяк, на который ничего и не купишь, а целую гору золота.
Она выбросила это из головы. Ничего особенного не случилось, а надо было еще не опоздать в школу. Но сидя уже на уроке и старательно скрипя зачарованным перышком, она вдруг заметила странное.
Аудитория была на первом этаже, и Вероника сидела с краю, у окна. Мэтр Пиррье рассказывал о том, как начиналось человеческое волшебство, как древние перволюди учились сначала у эльфов, потом у кобринов, огров и великанов, как эти разрозненные, подобранные тут и там крохи со временем были скомпилированы в единую систему и расцвели пышным цветом в юной Парифатской республике… а Вероника перестала скрипеть пером, потому что за окном увидела рожу.
Рожа пялилась прямо на нее. И вообще-то это была не рожа, а лицо, принадлежащее обычному дяденьке, совсем не страшному и даже симпатичному, если вам нравятся акрилиане в плащах с капюшонами. Только смотрел он прямо на окно, прямо на Веронику, и смотрел так пристально, что ей стало не по себе.
Вероника подумала, что это одна из тех плохих ситуаций, о которых говорила мама. Но она не успела обдумать все
