Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко

Ультиматум большинство Политбюро выдвинуло 26 ноября 1928 года через ОГПУ: немедленно прекрати любую политическую деятельность, «контрреволюционную» по сути, или пеняй на себя. Что подразумевало это «или»? Тюремное заключение, в котором с узником могло случиться все что угодно… Сталин срочно вывел спарринг-партнера из-под удара: 7 января 1929 года генсек убедил большинство членов Политбюро выдворить Троцкого за границу…

В феврале оппозиционный вождь – в Константинополе, куда в апреле приезжает сотрудник ОГПУ Яков Блюмкин и полтора месяца общается с ним и близкими к нему людьми. По дороге в Москву, в августе, Блюмкин вновь посещает Стамбул и уже в роли связного оппозиции возвращается на родину. Через два месяца он вдруг собирается «на время уехать». Происходит арест. Дело «о Б.» 30 октября обсуждают члены Политбюро, в том числе Сталин с Молотовым. Решение – расстрелять. За что 3 ноября 1929 года казнили видного чекиста, за какой «обман партии», неясно. За встречи с Троцким? За передачу оппозиционерам писем и статей изгнанника? Согласитесь, звучит неубедительно. За «сношения» с Троцким и «содействие в его контрреволюционной деятельности» достаточно исключения из партии, что ЦКК 31 октября и постановила…

А вот если Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха в 1918‐м, получил от кого-то из ЦК задание ликвидировать неугомонного критикана, то все становится на свои места. Сталин, вмешавшись, сорвал покушение. Много знавший исполнитель оказался обречен, ибо за расстрел поневоле проголосовал и тот из ЦК, кто думал спасти партию и страну посредством сего террористического акта.

И ещё. Явно по горячим следам данной истории пленум ЦК 17 ноября 1929 года исключил из Политбюро «как застрельщика и руководителя правых уклонистов» одного Н.И. Бухарина. Рыков и Томский за ту же вину отделались предупреждением. Перед нами очевидный компромисс между тем, кому выгодно ввести членами Политбюро вместо правой троицы своих кандидатов-единомышленников (Кагановича, Кирова), и тем, кому правые нужны в качестве противовеса всесильному вождю.

Кстати, девятое место члена Политбюро (Бухарина) оставалось вакантным вплоть до XVI съезда ВКП(б), после которого пленум ЦК нового созыва 13 июля 1930 года утвердил новый лимит: отныне в высшей коллегии – десять членов и пять кандидатов[318]. И опять это не что иное, как компромисс между союзными группами, условными радикалами во главе с Молотовым и условными реалистами во главе со Сталиным. Одних укрепило введение в Политбюро Кагановича и Кирова, других – Косиора и сохранение на всякий случай «правого» Рыкова.

Протокол пленума ЦК ВКП(б) от 13 июля 1930 г. [РГАСПИ]

Мог ли вождь уже летом 1930 года совершить рокировку в правящем дуэте? Теоретически мог. А практически она не имела смысла. Ведь пятилетка единоначальных «треугольников» началась всего полгода назад. Требовалось обождать, пока пройдет хотя бы половина, а лучше две трети срока, чтобы на очередном, XVII съезде ВКП(б) сделать Кирова своим напарником, а на следующем, восемнадцатом, заменить Политбюро председателем партии.

Такой вывод напрашивается о смене дуэта из предшествовавших комбинаций на вершине властной пирамиды, которые можно представить в виде следующей таблицы:

12. Секретарь вместо секретариата

События вокруг «самокритики» «ленинградцев» со стороны «Правды» повлияли на систему руководства областью, но на популярности Кирова практически не отразились. Во-первых, за Мироныча вступилась Москва в лице генерального секретаря. Во-вторых, «коренные питерцы» едва ли не сразу раскусили, что удар по ним нанес не сосед по Смольному, а кто-то в ЦК. И Политбюро косвенно подтвердило это кадровыми ротациями в «Правде» и агитпропе ЦК: 30 октября А.И. Криницкого перевели в секретариат Заккрайкома, а 25 ноября из Ленинграда в помощь Орахелашвили в редколлегии «Правды» отозвали А.И. Стецкого, который вскоре, 10 января 1930 года, возглавил один из двух отделов расформированного АПО ЦК (культуры и пропаганды). Любопытно, в тот же январский день по докладу Молотова Политбюро позволило присутствовать на своих заседаниях Н.Н. Попову.

Между тем в Ленинграде секретариат обкома 13 декабря удовлетворил просьбу Н.П. Комарова о месячном отпуске, а 27 декабря – об освобождении «от обязанностей председателя Ленинградского Совета и Облисполкома». Его преемником Киров рекомендовал И.Ф. Кодацкого, главу регионального совнархоза. Иван Федорович 15 марта 1930 года и занял место Комарова в секретариате, а Стецкого 8 декабря 1929 года заменил Борис Павлович Позерн, ректор Коммунистического университета имени Г.Е. Зиновьева[319].

Таким образом, период двух соправителей в Ленинграде завершился. Отныне Сергей Миронович обладал всей полнотой власти в Ленинградской области – и политической, и хозяйственной. Хотя секретариат продолжал работать коллегиально, но де-факто все решения принимались Кировым, а голоса прочих секретарей – Чудова, Алексеева, Позерна, Кодацкого чем дальше, тем чаще становились совещательными, не решающими. Московское Политбюро выглядело куда демократичнее. Там все-таки Сталин по-прежнему считался с мнением Молотова и голосование по тому или иному вопросу не всегда было заранее предрешенным.

Помните нововведение 1928 года – отдельные протоколы по вопросам, решенным секретарями заочно? После того как Ф.Я. Угаров, сделав важное для Кирова дело, в марте 1929‐го покинул ленинградский секретариат, практика составления таких протоколов сохранялась ещё примерно полгода, и в 1930‐м ей на смену пришла другая. Единый протокол очных и заочных решений вновь стал главным, а отдельный «опросный» теперь использовался, только если между заседаниями секретариата случался длительный перерыв. К примеру, между 20 и 30 мая 1930 года, накануне III областной партийной конференции (5—12 июня), секретариат не собирался, но заочно, опросом, вынес пятьдесят решений, которые и зафиксировал особый протокол.

В объединенных протоколах количество параграфов могло доходить до девяноста, как 26 февраля, причем половину из них частенько рассматривали на заседании, как 17 июня 1930 года (сорок три из восьмидесяти семи). Ясно, что коллегиально почти полсотни проблем всесторонне, без спешки, обсудить в отведенные часы нереально. Значит, Алексеев и Чудов 17 июня большую часть вопросов попросту тут же одобряли, услышав мнение третьего присутствовавшего на коллегии члена секретариата – Кирова[320].

А вот свидетельство очевидцев, дежурных секретарей: «Заседания секретариата и бюро горкома и обкома начинались в 2 часа дня. Киров просматривал и утверждал порядок дня. Он же председательствовал на этих заседаниях, внимательно вслушиваясь в каждое слово докладчика или выступающего в прениях. По распоряжению Сергея Мироновича все материалы к заседанию рассылались накануне, чтобы с ними можно было ознакомиться заблаговременно… Когда кончалось заседание, Сергей Миронович требовал, чтобы в тот же день решения давались ему на подпись».

Начало и конец «опросного» протокола секретариата ЛК от 20–30 мая 1930 г. [РГАСПИ]

Регламент работы бюро и секретариата ЛК, принятый 4 апреля и 23 декабря 1931 г. [РГАСПИ]

Регламент работы бюро и