Наагатинские и Салейские хроники - Екатерина Ивановна Гичко

– Поймаю и сниму с него кожу.

Правда, раньше наагасах таким кровожадным не был, но Лаодония и сама не была склонна оправдывать господина Ссадаши и просить о снисхождении для него.

– Как в-вы? – голос дрогнул, когда юбку вновь примял… примяло что-то.

Зажмурившись, Лаодония гнал от себя мысли о хвосте, один воображаемый облик которого заставлял её слабеть. В голове становилось раздражающе мутно, и в какой-то миг девушка решила, что падает в обморок. Привычное чувство падения сменилось непривычным ощущением вознесения. Девушка запоздало сообразила, что её подхватили под ягодицами, и теперь она сидит на руках мужчины.

– Так лучше? Не страшно? – заботливо уточнил наагасах, и сердце Лаодонии дрогнуло уже не в испуге. Оно томительно затрепетало, налившись теплом и благодарностью. – Зачем вы пришли? Не стоило слушать дядю. Что он сказал? Он заставил вас? Запугал?

Вопросы сыпались один за другим, наагасах казался горячечно взволнованным.

А ещё он ощутимо пошатывался. Лаодония сперва решила, что это её от страха качает, но потом осознала, что дрожащего нага подводит тело.

– Н-немножко страшно, – слукавила она, скрывая, какой дикий ужас вскидывался, стоило ей помыслить о хвосте. – Я переживала за вас. Наагалей сказал, что вы злитесь из-за того, что не могли защитить меня.

Из горла мужчины вырвалось виноватое рычание, и жалостливая Лаодония поспешила обхватить его лицо ладонями и крепко расцеловать куда придётся.

– Но на меня никто не нападал… никто… Это всё мой страх… нисколько не ваша вина…

– Моя! – раздражённо не согласился наагасах и, потеряв равновесие, привалился плечом к стене.

– Ох! – испугалась Лаодония. – Давайте присядем.

– Нет! – отказался наагасах. – Там… нельзя сесть.

Ах да… хвост виверны. В голове вновь помутилось.

– Тогда… приляжем? – в отчаянии предложила девушка.

Мужчина с трудом выровнялся и попо… двинулся куда-то в глубь спальни. Через полминуты он столкнулся с краем кровати и под сдавленный писк Лаодонии с шумом на неё повалился, придавив девушку своим весьма тяжёлым телом. У той аж все страхи из головы вылетели, когда грудь сдавило так, что она вдохнуть не смогла. Зашипев, Шаш кое-как приподнялся и откатился в сторону. Но почти тут же прижал слегка воспротивившуюся девушку к груди.

– Простите… мне нужно, так нужно… – жарко шептал ей в шею Шаш.

Шумно вынюхав покрывшую коркой царапину, он широко лизнул её, и Лаодония тихо и крайне взволнованно задышала. Сразу стало так жарко. Если бы не перина, подрагивающая так, словно на ней что-то извивалось, девушка бы сгорела от смущения. Но она не могла полностью осмыслить щекотливость своего положения. Ночь. Она во мраке чужой спальни в объятиях мужчины на его постели. В комплекте с ужасом перед хвостом ситуация теряла пикантность, хотя оставалась смущающей и крайне горячила кровь.

– Вас кто-нибудь обижал? – фраза завершилась грозным порыкиванием.

– Нет-нет! – поспешила уверить его Лаодония. – Обо мне очень хорошо позаботились. Наагалей, – Шаш страшно зарычал, но девушка не испугалась, а приятно заволновалась, – приходил извиняться.

– Он никогда просто так не извиняется, – фыркнул Шаш.

– Вы несправедливы к нему. Уверена, у господина Ссадаши в жизни было немало моментов истинного раскаяния.

– Поводов к раскаянию у него было масса, – не оспорил наагасах. – Что он сказал? Из-за чего вы пришли?

– Он сказал, что вы очень злы и переживаете из-за меня. И поэтому не можете прийти в себя и очень страдаете. А ещё… – Лаодония задохнулась от жалости и чувства вины. Запустив пальчики в длинные волосы нага, она слегка надавила на затылок наагасаха, вынуждая его приблизиться и прижаться лбом к её лбу. – А ещё, что оборот даётся вам с трудом и вам всегда больно. И… мне так жаль.

– За что вам жаль? – Шаш коротко коснулся губами её губ. – Вам не нужно ни о чём жалеть.

– Но вы из-за меня вынуждены проходить через оборот каждый день, – девушка шмыгнула носом. – А мне так не хочется причинять вам боль, но я всё ещё хочу видеть вас каждый день, но не могу принять всего вас… Мне ужасно плохо. Я хочу быть с вами, но не могу справиться со страхом. Я так хочу не бояться хотя бы вас. Хотя бы вас одного. Чтобы гладить вас… всего, – голос дрогнул, – и любить всего. Но я такая трусиха. Думаете, я не знаю, что вы… что ни одна ваша часть не причинит мне вреда? Знаю! Я верю вам так, как не верю себе. И… – она тихо, полузадушено призналась: – Вы нравитесь мне ужасно сильно. Вот сейчас… сейчас всё так неприлично, но мне нравится. Мне нравится, что вы обнимаете меня. Мне нравится обнимать вас. Я хотела бы вечно прятаться в ваших руках и… Только не смейтесь, но я хочу защищать вас. Чтобы вы не злились и не переживали так, что это приняло бы вам боль.

Зарычав, Шаш нетерпеливо толкнулся губами в её губы, крепко и горячо целуя. Пожирая, как хотела того Лаодония в городском саду. Сминая её рот почти грубо, но не пугая, а волнуя только сильнее. Девушка подалась ему навстречу, но испуганно ахнула, почувствовав, что к ноге прижалась упругая и живая… конечность. Обречённо застонав, Шаш поспешил отстранить хвост, которым прижался в запале.

– Ужасно хочу исполнить все ваши желания, – горячо прошептал он. – Всё-всё, и даже… больше. Я хотел бы показать, что можно желать больше. Но не сейчас, не сейчас… Я… Боги, я не могу нормально соображать, когда вы такая нежная, живая и вкусная в моих руках! Простите, простите меня, – он вновь прижался языком к царапине на её шее. – Просто полежите со мной рядом ещё чуть-чуть, ещё самую малость. Поговорите со мной, спойте что-нибудь своим нежным голосом.

И Лаодония, порывисто обняв его, тихо заворковала песню. Она даже не осознавала, о чём поёт, выдыхала первые пришедшие на ум куплеты и укачивала в объятиях дрожащего наагасаха. Гладила его по широким плечам, целовала горячий лоб и щёки, робко прикасалась к губам, которые каждый раз оживали и голодно впивались в её собственные губы. Осмелилась даже опуститься ладонями вниз по спине и потрогать то, что спиной уже не было. Испытывала себя. Но в голове мутилось, и она, всхлипывая