Книга 1. «Мы наш, мы новый мир построим…», 1917–1938 - Андрей Константинович Сорокин
В ноябре 1937 г. Сталин принял в Кремле трех членов ЦК КПК, в ходе которой вновь была подчеркнута целесообразность умеренных лозунгов, указывалось, что задачей КПК является «ее вливание в общенациональную войну» против Японии, «за независимость китайского народа», «за свободный Китай против японских завоевателей». Предостерег Сталин китайских товарищей и от стремления забегать вперед, ставя вопрос о некапиталистическом пути развития, «ведь капитализм в Китае развивается». «Сейчас, — сказал Сталин, — самое главное война, а не аграрная революция, не конфискация земли». Лишь когда война закончится, тогда встанет вопрос, «каким образом им [китайцам] воевать между собой». Значительную часть разговора Сталин посвятил анализу международной обстановки: «Ни Англия, ни Америка не хотят, чтобы Китай победил… Победа Китая окажет свое воздействие на Индию, Индокитай и др. Они хотят, чтобы в результате войны Япония ослабла, но [в то же время они] не допустят, чтобы Китай встал на ноги. Им хочется в лице Японии иметь цепную собаку для того, чтобы пугать Китай, как раньше царскую Россию, но [в то же время] не хотят, чтобы эта собака сама съела свою жертву»[1685].
И.В. Сталин за трибуной
1937
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1650. Л. 20 об.]
Постановление ЦК ВКП(б) о переводе исполкомом Красного Креста СССР 100 тысяч долларов китайскому Красному Кресту с правкой И.В. Сталина
17 декабря 1937
Правка — автограф И.В. Сталина, подписи — автографы И.В. Сталина, В.М. Молотова, А.А. Андреева, А.И. Микояна, Н.И. Ежова, Л.М. Кагановича
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 584. Л. 34]
Сталин, конечно, не ограничится «методической» помощью китайским товарищам. По доступным сегодня документам, компартия Китая получила из СССР по разным каналам в период антияпонской войны в 1937, 1938, 1940 и 1941 гг. 3 852 394 ам. дол. [1686]
Одновременно Сталин оказывал материальную поддержку не только коммунистам, но и режиму Чан Кайши, подталкивая его к практическим шагам по созданию единого (с участием коммунистов) национального антияпонского фронта. СССР после подписания договора о ненападении открыло Китаю кредитную линию на 50 млн долларов для закупки советской военной техники, боеприпасов и снаряжения, при этом была сделана оговорка, согласно которой четвертая или пятая часть поставок должна была выделяться вооруженным соединениям коммунистов. Всего в 1938–1939 гг. китайское правительство получило займов на 250 млн ам. дол., советским вооружением в первые годы войны были обеспечены 24 дивизии [1687].
Под пристальным вниманием Москвы находились и руководящие кадры КПК. На VII конгрессе Коминтерна прозвучало имя Мао Дзэдуна в числе имен выдающихся деятелей коммунистического движения, Чжоу Эньлая в период его пребывания в Москве в апреле — августе 1930 г. несколько раз примет Молотов и однажды Сталин. В исторической литературе отмечается, что Москва активно способствовала выдвижению Мао Дзэдуна в число ведущих фигур в руководстве КПК и китайской Красной армии[1688].
В этом контексте читателю должно стать понятно, почему японское направление, тесно переплетаясь с китайским, заняло одно из ключевых мест во внешней политике СССР с сентября 1931 г., когда она совершила вторжение в Китай и оккупировала его северо-восточные провинции (Маньчжурию). Созданное на территории Маньчжурии марионеточное государство Маньчжоу-Го стало плацдармом для японских экспансионистских устремлений на континенте. Уже тогда советское руководство имело в виду угрозы безопасности, формировавшиеся в этом регионе мира. Им придавалось не меньшее значение, чем политике безопасности на европейском направлении, где множественность центров силы создавало большее пространство для внешнеполитических маневров. После вторжения Японии в Маньчжурию Советское правительство заявило о невмешательстве в конфликт, подчеркнув, что «проводит строгую политику мира и мирных отношений. Оно придает большое значение сохранению и укреплению существующих отношений с Японией. Оно придерживается политики строгого невмешательства в конфликты между разными странами»[1689]. В ноябре 1931 г. Сталин написал Ворошилову: «Дела с Японией сложные, серьезные. Япония задумала захватить не только Маньчжурию, но, видимо, и Пекин с прилегающими районами… Более того, не исключено и даже вероятно, что она протянет руку к нашему Дальвосту и, возможно, к Монголии… Если мы не займемся сейчас же организацией ряда серьезных предупредительных мер военного и невоенного характера, — то японцы смогут осуществить свой план» [1690].
Письмо И.В. Сталина К.Е. Ворошилову о положении в Маньчжурии и советско-японских отношениях
27 ноября 1931
Автограф И.В. Сталина
[РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 38. Л. 48–51]
Климент Ефремович Ворошилов
1930-е
[Из открытых источников]
Письмо И.В. Сталина Л.М. Кагановичу о положении в Монголии, взаимоотношениях города и деревни и поведении С.М. Эйзенштейна
4 июня 1932
Автограф И.В. Сталина
[РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 99. Л. 49–52]
В этом контексте становится понятной нервная реакция советского руководства на события, происходившие в Монголии, граничившей с Маньчжоу-Го. Там весной 1932 г. началось антиправительственное восстание[1691]. 16 марта Политбюро создало специальную Монгольскую комиссию во главе с наркомом обороны Ворошиловым[1692].
16 мая оно заслушало вопрос «О Монголии» и приняло решение о корректировке политического курса в этой стране. Монгольское руководство было подвергнуто критике за слепое копирование политики советской власти в СССР. Монгольским «союзникам» Москвы было предложено отказаться от коллективизации, ликвидации частной торговли, то есть проводить политику, «соответствующую буржуазно-демократической республике»[1693]. Дело дойдет до того, что в момент обострения внутриполитической обстановки в Монголии в начале июня 1932 г. члены Политбюро, остававшиеся в Москве, запросят мнение Сталина о вводе советских войск в Монголию. 4 июня Сталин порекомендует: «Самое бы лучшее — обойтись без ввода войск. Нельзя смешивать Монголию с Казакстаном или Бурятией. Главное — надо заставить монгольское правительство изменить политический курс в корне… Конечно, если положение в Урге безнадежно (в чем я сомневаюсь…), — можно пойти на
