Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - Вильгельм фон Штернбург

Ремарк всегда будет помнить мансарду с ее романтической атмосферой. Она станет местом действия его первого романа, а люди, которых он встречал там, героями этого произведения. То, что открылось ему в кружке Хёрстемайера, оставит в душе глубокий след. Дружба, искусство, любовь, потери и утраты — этими понятиями определяется тональность его произведения. Последующие романы Ремарка тематически далеки от «Приюта грёз», но романтизм автора и аутсайдерская позиция его героев с всплесками отчаяния, с приливами сентиментальности, с тоской по товарищеской близости и любимому человеку не могут не воскрешать в нашей памяти описание поэтической атмосферы, царившей в страшные годы войны в мансарде на Либихштрассе. «Достигнув известной степени взаимопонимания, многие люди просто не в состоянии свободно воспарить еще выше — и умом, и сердцем». Ремарк заносит эти слова в дневник, все еще очарованный личностью Хёрстемайера. Тем не менее такое отношение к людям, в котором сочетаются боль, высокомерие и трудный, напряженный язык, останется ему и близким, и понятным. Притом что соприкосновение с реальной жизнью нередко оборачивается для натур романтических, высоко воспаряющих суровой необходимостью сохранять душевное равновесие в весьма сложных ситуациях.

В эти годы он дает уроки игры на фортепьяно, встречает свою «первую любовь» — Эрика Хаазе тоже бывала гостьей в мансарде — и пробует сочинять стихи. «В 1915-м и 1916-м я брал у Ремарка уроки игры на рояле, — вспоминал его ученик. — Учеников у него было несколько, в том числе — девочки. Когда я приходил, они часто выходили из комнаты с зардевшимися лицами. Денег за уроки Ремарк брал мало, на занятиях у него было весело, и сам он был человеком живым и веселым».

Похоже, что школа на этом отрезке его жизни стала делом второстепенным. Учебный материал далек от того, что представляется ему важным. Но это мало его заботит, ведь учеба в семинарии дается ему легко. Не заботило его и то, что при поступлении в семинарию он, вместе с отцом, подписал реверс[17], который обязывал его «заплатить за каждое проведенное в ее стенах полугодие тридцать марок» — в том случае, если он покидал заведение досрочно. Не утруждал он себя и еще одним пунктом этого обязательства. Ибо платить надо было и в том случае, «если бы я на протяжении первых пяти лет после сдачи первого выпускного экзамена отказался занять место, предназначенное мне на учительском поприще соответствующими органами провинциальной или центральной исполнительной власти». Экзамен он сдаст и больше года будет страдать на этом самом поприще, пока не порвет с нелюбимой профессией. И хотя рейх превратится тем временем в Веймарскую республику, власти ее так и не узнают, выплатил ли Ремарк неустойку за свое неповиновение.

Воспоминания об однокласснике, школьном товарище, друге юности, написанные, как правило, по прошествии нескольких десятилетий, не одинаковы. Некоторые нами так или иначе уже цитировались. Он был мечтательным, жизнерадостным, сдержанным парнем. Таким он виделся в далекие годы большинству авторов воспоминаний о Ремарке. «Посещая семинарию, Эрих был человеком тихим, внешне неприметным, умственно же очень живым, уже тогда мыслящим самостоятельно... Много читал... Вращался в кругу молодых людей, объединенных интересом к искусству и музыке и собиравшихся под крышей мансарды — у художника Хёрстемайера». Он умел брать от всего понемногу, был подвержен частым переменам настроения, искал свой путь в туманной дали. Так продолжалось до ноября 1916-го. Пока его не настигла жизнь.

Уже давно шла война. Немцы, как известно, приветствовали ее начало громогласным и безрассудным «ура». Вскоре, однако, наступило отрезвление. В газетах все больше места занимали сжатые до нескольких строк некрологи, снабжение населения ухудшилось. Как реагировал шестнадцатилетний Ремарк на объявление войны Антанте, мы не знаем. По-видимому, без особого энтузиазма. Политика его не интересовала. Во всяком случае, добровольцем на фронт, чтобы защищать отечество, он не ушел — в отличие от трех однокашников.

Правда, много позже, в 1930 году, он скажет в одном из интервью, что испытывал тогда «любовь к Отечеству» и на войну пошел «с энтузиазмом». Но в 1930 году ему, автору уже нашумевшего романа «На Западном фронте без перемен», приходилось защищаться от злобных атак своих противников.

В июне 1916-го в свет выходит его первое творение. На страницах «Краеведа», «газеты для молодежи Оснабрюка», Ремарк рассказывает «О радостях и тяготах югендвера»[18]. Свою работу он написал, участвуя в конкурсе, задача которого была вполне очевидной: не дать ослабнуть боевому духу и патриотическому настрою оснабрюкской молодежи. Потери на фронте уже исчислялись такими цифрами, что армия срочно нуждалась в мощном пополнении. В противном случае Германии грозило фиаско. Призывники молодели и старели прямо на глазах. Кто еще не был солдатом, должен был, усердно упражняясь, подготовиться к тому, чтобы убивать или быть убитым. Членство в молодежном ополчении было обязательным для всех, кто не участвовал в туристском или скаутском движении. Тренировки проходили в выходные дни под руководством взрослых ополченцев.

Первенец Ремарка — об одном из «учебных боев» югендвера — интересен хотя бы потому, что эта зарисовка не содержит, несмотря на легко ощутимую в ней «жажду приключений», и намека на столь распространенный в те годы шовинизм апологетов войны. Все события описаны молодым автором и почитателем Карла Мая живо и без политических оценок. И в замысле, и в слоге, и в дистанцированности рассказчика от происходящего здесь уже ощутимо что-то от атмосферы того романа, который будет написан тринадцатью годами позже и придет к читателю под названием «На Западном фронте без перемен».

«Затаив дыхание, мы стоим, открыв рты, прислушиваемся и пытаемся что-нибудь разглядеть в темноте. Меж деревьев таинственно скользят тени, длинные, призрачные. Вот! Кхх!

— Тсс!

— Тихо!

Только ветер меланхолично насвистывает, целуя листья одинокой ивы у темного пруда.

— Вот!.. Опять.

— Шшш!

В лихорадочном возбуждении я стою, прислонившись к стволу дуба, впиваюсь глазами в темноту; вот снова — кхх! Он приближается. Господи. Где же остальные? Я что, совсем один? Где они? Я их больше не вижу, а тут совсем рядом снова трещит ветка... Неистовый порыв ветра сотрясает вершины деревьев. Может, мне показалось? Нет, вот опять, опять... А вон там — не отделилась ли от темного дерева фигура? Да! Тень приближается.