НедоСказанная Аксиома или Житие не святого, но Духовного - Леонид Духовный
От моего попутчика (он также ехал до Новосибирска, а оттуда вылетал домой) исходила сила и снисходительность. Точнее сказать, сила доброго нрава и снисходительность умудрённого к малоопытному дитю человеческому.
Хотя поутру при свете платформенных фонарей, оказалось, что я всё-таки постарше его буду...
А как же комары? Не заели?!
— А что комары?! Да не отгоняй ты их. Ну сядет, ну возьмёт малую толику крови и будет отдыхать себе от трудов неправедных. А сгонишь его, новый присосётся. Уразумел? То-то… А для варки чифиря, для настоящего, годится только жестянка из-под армейской тушенки, свиной. Нет, не большая, а малая, двухсотграммовая. Исключительно только она!
— Целую пачку чая на такой ничтожный объём воды?
— И кипятить надобно медленно, неторопливо, — игнорировал он моё удивление.
— Откуда у вас такие фундаментальные познания? Вы, что — сидели?...
Он на мгновение задумался.
— Нет, сидеть не обязательно… Невдалеке, в нашей округе лагерь стоял. От него и вся наука. Много зэков, между прочим, были чем-то с тобой схожи, — отпустил он мне сомнительный комплимент. — Они и поднатаскали меня. Я потом Горный в Ленинграде закончил, но, всё равно, — домой вернулся…
Поезд приходил в Новосибирск часам к семи утра, и я надеялся после бессонных песнопенных ночей выспаться. Эх, думал, засну мертвецким сном! Но этот парень... Абсолютно не навязываясь, он просто что-то рассказывал, деловито подливал себе и мне чаю (да, я забыл сказать, что в моих «подорожных» подарках обнаружилась бутылка водки, но её хватило только на двадцать минут разговора). Время от времени ходил к проводнику за новым, более горячим чаем, иногда он спрашивал о чём-то, любопытствовал о «материковой» жизни и, не дождавшись, по его понятию, вразумительного ответа, сам начинал очередное повествование, которое целиком овладевало моим вниманием и гипнотизировало так, что спать не хотелось.
Жаль, но я не записал ни адреса, ни увлекательных историй этого таёжного Хемингуэя... Впрочем, нам и времени-то не хватило: о том «острове» он досказывал уже на перроне ж/д вокзала, а завидев вдруг приближающийся к остановке автобус, схватил свой рюкзак, крепко пожал мне руку: «Ну, бывай!» — и исчез в темноте зимнего утра загадочной для меня Сибири…
Было это давно, где-то в начале 80-х, но почему-то помнится. Наверное, потому что всё сошлось, как в хорошей бардовской песне, — и художественная реальность повествования, и личность рассказчика.
Глава 1
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ, ИЛИ «ВЕДИ СЕБЯ ПРИЛИЧНО»
«Культуре научить нельзя — это не предмет (учебный. — Л. Д.), а исключительно накопление опыта».
Л. Оболенский, преподаватель ВГИКа.
А всё-таки интересно — не случалось ли с вами такое?.. Только решился написать «о времени и о себе», типа мемуаров что ли, как тут же в руки попадает замечательная книга публициста и критика Александра Гениса «Довлатов и окрестности». На первой же странице: «Сегодня мемуары пишет и стар и млад. Повсюду идёт охота на невымышленную реальность. У всех горячка памяти». Убийственно!..
А недавно услышал безапелляционно точный ответ корифея кино Евгения Весника назойливому журналисту.
Вопрос: Почему вы, человек, столь много интересного повидавший, не пишите книгу?
Ответ (прозвучал почти по Генису): При таком бушующем мировом океане мемуаров, кто будет читать мои воспоминания?!..
Да, оно верно. Но всё же существует, если хотите, некое оправдание странному повествовательному зуду: по большому счёту, есть ли вообще, что вспомнить?! Ну хотя бы для себя, без мысли, что другие прочитают, без глупо притаившейся надежды на признательность потомков... Так себе — старые закладки на перекидном календаре или, скажем, вахтенный журнал необычайно длинного похода… Попробуем?..
***
Как рассказывала матушка, моя «творческая» биография резво стартовала ещё до появления на этот дивный, яркий и грустно-весёлый свет… Но всё по порядку…
Киев. Жаркое лето 1938 года. Мама, будучи на восьмом месяце интересного положения, пришла в горком партии, где её, молодую рабфаковку, должны были протащить через собеседование на предмет принятия кандидатом в члены ВКП(б)У. Горком тогда располагался в огромном многоэтажном здании с высоченной арочной колоннадой, создающей как бы внутренний дворик перед входом в партийный храм.
Сегодня там не менее устрашающее заведение — МИД Украины!
К тому же, вероятно, для внушения трепета рядовым товарищам перед значительностью персон, засевших внутри, сие сооружение было тогда выкрашено в устрашающе-мрачный мышиный цвет. Возможно, что беспартийному архитектору, первый секретарь Горкома КПУ виделся этаким суровым троллем — Крысиным Королём, с его тиранической властью над своим анклавом... Кто его знает, а может, просто у строителей было высокоразвитое чувство юмора?!..
Так вот, из огромного холла на второй, секретарский, этаж вела широченная двухмаршевая лестница, облицованная ослепительно белым отполированным итальянским мрамором, но покрытая ковровой дорожкой, разумеется, красной, с декоративной коричнево-жёлтой оторочкой.
И вот почти на вершине длинного подъёма матушке, видно, из-за моих проделок, вдруг стало дурно, она споткнулась и стала падать навзничь! Если бы произошла эта катастрофа, я вряд ли бы сейчас что-то припомнил!!!
К счастью, несколькими ступенями ниже поднимался элегантно одетый, однако по рабоче-крестьянски крепко сбитый мужчина. Он успел взбежать наверх, подхватил уже потерявшую равновесие тяжёлую женщину. Затем помог ей преодолеть оставшиеся ступени, успокоил, усадил на стул, принёс стакан воды…
Это был знаменитый в то время советский драматург Александр Корнейчук, академик, герой соц.труда, будущий нарком иностранных дел УССР… Если б только Александр Евдокимович знал, кого он спасал?! Что его «крестника», беспартийного между прочим, спустя 40 лет в это же здание за антисоветчину «на ковёр», «с последним приветом» вызовет высокая идеологическая комиссия ЦК ЛКСМУ, сплошь «критики в штатском»...
Сегодня я не совсем уверен, что драматург отважился бы на нечто подобное! Хотя, как говорят, Александр Евдокимович слыл человеком рассудительным и к тому же порядочным, насколько сие в те «доисторические» времена было возможно.
Вывод: и хоть
