Когда солнце погасло - Янь Лянькэ
Не знаю, до какого часа уже опустилась ночь. Наверное, до петушиного крика, до двух часов пополуночи. До середины четвертой стражи, когда бык жует жвачку[28]. И в этот самый час, пока мы шагали к дому деревенского старосты, нам встретился бывший сосед, который возвращался в город из дома на дамбе. Сосед наш вроде тоже снобродил, с одного конца улицы поспешно шагал в другой конец и ступал по дороге нетвердо. Рубашка заправлена, костюм опрятный — другим снобродам не чета. На ногах кожаные сандалии, точно он встал по нужде и спросонок сунул ноги в сандалии. Встал по нужде и спросонок пошел в город. Пошел домой. Не говорил ни слова, и лицо его напоминало нечитаную книгу, в которой половина иероглифов написана с ошибками. Он прошел мимо, и я громко его окликнул:
— Дядюшка Янь, что с тобой. Ты домой идешь. Он на меня даже не посмотрел, шел себе и шел дальше. Брел во сне к своему дому.
Выходит, писатели тоже снобродят. Тоже заражаются безумием. Я потянул отца за руку, показал ему дядюшку Яня. Отец посмотрел на дядюшку Яня, как смотрят на ходячее дерево. Как если бы дерево вдруг вздумало перейти через дорогу. И он тоже заснобродил, плохо дело, плохо дело, совсем плохо. Сказав так, отец потянул меня за руку и быстро зашагал к старостиному дому. Будто стоит нам отыскать старосту, и люди прекратят снобродить. И день станет днем, а ночь станет ночью. И люди станут делать разные дела, когда их положено делать. Снобродство похоже на клич или на заразу — клич долетел до писателя, и писатель заразился. Даже если кругом никого нет, все равно можно заразиться. А вдруг снобродит не одна деревня Гао-тянь с городом Гаотянь и хребтом Фунюшань. А вдруг снобродит весь уезд, вся провинция, вся страна. А вдруг весь заснувший ночной мир снобродит. Одни мы с отцом не спим. И воры не спят. И грабители. Так мы рассуждали, пока шагали вперед, и не то бормотали друг с другом, не то говорили каждый сам с собой. И я забежал вперед, чтобы посмотреть на отца. Он шлепнул меня по макушке — я больше не засну. И голова у меня ясная, как вода в ручье, сна ни в одном глазу. Да только у кого сна ни в одном глазу, тот натерпится горя. У кого сна ни в одном глазу, тот хочешь не хочешь, а должен помогать спящим и снобродам. Как человек, который твердо идет по дороге, должен помочь упавшему. Помочь ему подняться. Подобрать вещи, которые у него упали. Само собой, вещи у снобродов падают, рассыпаются. А ты помоги ему найти и собрать, а если заодно кое-что прикарманишь, никто тебя не осудит. На дороге лежало много разных вещей, я собирал их и относил домой. Котелок. Пакет молока. Бутылочка для кормления. А еще разная одежда и обувь, выпавшая из ворьих узлов. Оброненный жнеей серп и новый мешок для зерна, что выпал у молотильщика.
Староста жил у входа во Второй переулок на Центральной улице. В новом трехэтажном доме. Сложенный из красных кирпичей, крытый красной черепицей, Старостин дом днем и ночью походил на большой костер. Дом окружала стена высотой в семь чи с надвратной башней в чжан[29] и два чи высотой, сложенной из старинных кирпичей и крытой черепицей, а ворота венчали золотые иероглифы — УСАДЬБА СЕМЕЙСТВА ГУН. Большие лампочки на воротах напоминали глаза Старостиной жены, когда она выходит на середину улицы побраниться. Мы с отцом пришли к дому старосты. Хотели постучать в ворота, позвать хозяев, но увидели, что ворота не заперты, калитка открыта. Во дворе у старосты было светло как днем. В доме у старосты было светло как днем. Ночь давно перевалила за третью стражу, давно перевалила за середину, но староста с женой не спали. Староста с женой наготовили разной еды, нарезали закусок и устроили застолье. Запах вина реял по дому, реял по двору, реял по улице. Груши и яблоки свисали с веток, в свете фонарей похожие на мужской срам. Комары летали, не зная усталости. И мотыльки летали, хотя давно устали летать. Пятидесятилетний староста гонял комаров и пил вино. Был он сутулый, не толстый и не худой. Грустное щекастое лицо походило на доску, присыпанную землей и пеплом. На стене висели портреты бессмертных, свитки с горами и реками. Портрет Дэн Сяопина. Портрет Мао Цзэдуна. А под ними тень старосты. Межевую стену скрывала огромная картина с восемью бессмертными, переплывающими море, отчего казалось, что вся стена превратилась в синее море. И староста сидел подле синего моря и пил вино. И рюмка касалась его губ с шумом и шелестом, как волны касаются песка. А палочки стучали о края чашек и блюдец, как весла стучат о берег.
— Твою налево, не пустила в дом. Не пустила меня в дом. — Так он пил и говорил сам с собой, жалуясь и причитая. — Я тебя обидел когда. Пылинки с тебя сдувал, а ты выставила меня на улицу и не пустила в дом, как я ни кричал, как ни колотил в ворота.
Старостина жена вынеси из кухни тарелку жареного джусая с яйцом. Половина пуговиц ня ее кофте была расстегнута, а половина выпала из петель. Выпроставшиеся груди напоминали два сорванных с грядки баклажана. Прошла мимо нас с отцом, словно прошла