Девочка-медведь - Софи Андерсон

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я Юрия и изучаю его израненную спину. Самая страшная рана обложена листьями алоэ и слегка попахивает Мамочкиным бальзамом из пчелиного воска и настоя на семенах сандалового дерева. Запах не совсем такой, но всё же напоминает мне о доме, и глаза жжёт от подступивших слёз.

Я вдруг вспоминаю о собственных ранах от волчьих укусов и, извернувшись, машинально вылизываю те, до которых могу достать.

— Благодарю, мне уже намного лучше. Пожилая яга с дочкой знают толк во врачевании, — Юрий поднимает ко мне голову и укоризненно сопит, — меня, однако, сильно огорчил твой побег. Сама же говорила, что вы теперь моё стадо, а потом взяла и сбежала.

— Да уж, верх неприличия сматываться тайком, без всяких объяснений, — поддакивает Юрию Мышеловчик, — я чуть с ума не сошёл, когда проснулся, а тебя нет.

— Прости, — говорю я Юрию и поворачиваюсь извиниться перед Мышеловчиком, но тот уже скрылся из виду, засев у меня на макушке, — и ты меня прости, Мышеловчик. Зря я не взяла тебя с собой.

— Ещё как зря. — Мышеловчик свешивается мне на морду, и я вдыхаю знакомый запах пыли вперемешку с землистыми нотками мускуса.

— Вечно я совершаю одну и ту же ошибку. Тебя, Мышеловчик, бросила, Мамочку, Сашу… — у меня в горле разрастается шершавый ком, — и вот что с Сашей случилось… а всё из-за меня, он…

— Ну, будет нюни распускать. — Мышеловчик уже у меня на морде, и, чтобы смотреть на него, приходится скашивать глаза к переносице. — Выживет твой человечий мальчик, не сомневайся. Ну-ка, прислушайся.

Я настораживаю уши и задерживаю дыхание, но ничего особенного не улавливаю.

— К чему? — шепчу я.

Мышеловчик разочарованно качает головой:

— А я-то думал, ты выучилась хорошенько слушать.

Я хмурюсь и повожу ушами по сторонам. Слышу спокойное дыхание Юрия, слышу, как на крыше Блакистон чистит перья, слышу скрип половиц в горнице, слышу, как вблизи избушки журчит речка. Слышу, как шепчутся ветви деревьев, как белка стремглав взбегает по стволу, царапая коготками толстую кору. Я чую запах Ивана где-то во тьме под деревьями, слышу, как его лапа нетерпеливо корябает дёрн. Других звуков вроде бы нет.

— А ты? — спрашиваю я. — Что такого особенного слышишь ты?

— Избушку, — цыкает Мышеловчик, — избушка пытается заговорить с тобой.

Я поднимаю голову к свесу крыши:

— Прости, я совсем тебя не слышу.

— Ну и зря! Избушка хочет кое-что рассказать тебе. — Мышеловчик снова забирается мне на голову и сворачивается вокруг моего уха. — Хочешь, буду пересказывать?

— Да, будь любезен, — соглашаюсь я.

— История правдивая, — Мышеловчик поудобнее зарывается в мой густой мех, — как избушка со старухой-ягой спасли одну жизнь.

— Взаправду спасли? — В груди у меня вспыхивает надежда, что избушка с Валентиной сумеют спасти и Сашу тоже.

— А то! — Мышеловчик легонько прикусывает мне ухо. — А теперь веди себя прилично и слушай.

ИЗБУШКА ЯГИ И ДУША РЫБАКА

Давно ль это было, недавно ли, а помер один рыбак. Полетела душа его через лес, привлечённая огоньками черепов в тыне, что избу яги окружал. Распахнула ему избушка дверь, и видит он: в горнице очаг жарко пылает и души хладных мертвецов толпятся.

— Помер ты, — заулыбалась рыбаку яга, — и сюда пришёл, чтобы жизнь свою вспомнить и решить, хорошо ль ты её прожил, прежде чем к звёздам уйдёшь, отколь ты в этот мир явился.

Протянула яга рыбаку ковшик кваса, тягучего да тёмного, миску супа перед ним поставила, сытного да ароматного.

Шли в избушку и другие души мёртвых, у очага рассаживались и ели-пили, пока не отогревались. Слушала избушка рассказы их, как они жизни свои прожили, на ус наматывала.

И рыбак свою жизнь рассказал. Детство с болью в сердце вспомнил, а когда заговорил о жизни своей рыбачьей да как по морю плавал, загорелись-засветились глаза его, замолкли разом другие души и давай слушать его. Говорил рыбак про небеса ясные, бездонные, про воды тёмные, переменчивые, что на каждый поцелуй ветра отзываются. Говорил про волны высокие, про зыби да шторма, что лик морской морщат да комкают, про пену белоснежную, на гребнях волн закипающую. Говорил про чудищ невиданных, про тайны, морем хранимые, да про приключения свои увлекательные.

Заслушалась избушка, зачаровалась. В такое возбуждение великое пришла, что, не в силах сладить с ним, вскочила на ножки свои курьи и ну бежать из лесу к морю-океану — тоже ей приключений захотелось.

— А ну, стой! — кричала избушке яга и помелом по балкам её колотила. — Мы мёртвых проводить к звёздам должны!

— А ну, стой! — кричали избушке души мёртвых. — Нам к звёздам пора отправляться!

А рыбак знай себе рассказывал истории — о волнах заговорённых, о сокровищах, золотым блеском сияющих, о чудищах диковинных, что в глубинах морских сами собой светятся.

Добежала избушка до моря Сурового. Кинулась с разбегу в прибой, да как припустит, и так глубоко забежала, что вода морская сквозь пол и стенки внутрь полилась.

— А ну, стой! — истошно кричала яга. — Мы ж плавать не обучены!

— А ну, стой! — истошно кричали души мёртвых. — Не хотим в пучине морской сгинуть, как духи русалок.

А рыбак знай себе рассказывал свои истории о городах затонувших да островах затерянных, о рыбинах, что из воды до самых звёзд допрыгивают. Избушка всё шустрей по волнам плыла, пока далёко в море открытое не заплыла. Даже парус себе отрастила из листа зелёного да широкого, надувался тот парус ветром и всё дальше в пустыню морскую избушку увлекал.

Вздыхала яга на самовольство избушкино, да делать нечего, уселась она и давай мозговать, как поступить. И поняла она, что такие яркие и жизни полные истории лишь тот рассказать может, кто совсем недавно умер — так недавно, что ещё спасти не поздно.

— Изба! — загремела яга страшным голосом. — Вижу, не дозрел рыбак к звёздам отправляться. Ну-ка, к берегу греби, да поживее. Найти его тело мёртвое надо да с душой его воссоединить.

Пригорюнилась избушка, глубже в воду осела, но послушалась веленья яги и к берегу погребла. Как не спасти жизнь человеческую, если можно? Доплыла избушка до берега, от воды морской отряхнулась хорошенько и в лес побежала. Бежала-бежала, пока тело рыбака не нашла, всё изломанное да обожжённое, у логовища Змея брошенное.

Схватила яга душу рыбака и припустила с ней к телу его мёртвому.

— А ну,