Девочка-медведь - Софи Андерсон

Дрейфовал он, дрейфовал, одинокий и заброшенный, пока рыбакам на глаза не попался. Забрались рыбаки на борт всей артелью, грот-мачту починили, носовую мачту поправили, лебёдку для сетей рыболовных поставили. Получилось у них судно рыболовное, как нельзя лучшее. Ходили рыбаки по морю Суровому от Востока Тихого до Запада Штормистого, рыбу промышляли, капусту морскую да краба клешнястого.

В заботах, как побольше улова в сети свои набрать, ни на фантазии их не хватало, ни на веру в чудеса, и оттого корабль их больше в небо не взлетал да по-над облаками не плавал.

Долго ли, коротко ли, а полюбил один из рыбаков девушку прекрасную, что на берегу бухты Зелёной ему встретилась. Взлетело его сердце влюблённое, и почувствовал он себя таким лёгким, что впору по пене морской словно посуху гулять. На его счастье, девушка тоже его полюбила, справили они свадьбу, и подарили им рыбаки корабль свой, как нельзя лучший, а сами на прежний вернулись.

Столько любви в душах рыбака и жены его плескалось, столько воображения заоблачного да веры бездонной, что едва вышли они в море месяцем медовым нарадоваться, как взмыл их корабль под самые небеса, паруса под ветром раздул, нос острый в улыбке изогнул, на счастье их глядючи. Полетели они за край мира, да за звезду Полярную до самого острова Буяна и ещё дальше.

А как времена года семь раз сменились, пристали рыбак с женой к берегу Зелёной бухты. Пришло жене время ребёнка родить, и решили они домик себе в лесу справить. А корабль снова один-одинёшенек на волнах болтаться остался. Но прежде чем на берег сойти, начертали рыбак с женой на верхней кромке слова заветные: «Для искателей приключений, кому не занимать воображения и веры в чудеса».

Однажды зимой лютой нашёл Дед Мороз корабль тот позабытый да позаброшенный. Уселся на носу да столько мороза напустил трескучего, что замёрз корабль, весь льдом да инеем покрылся. Спит с тех пор корабль замороженный, и всё-то снится ему, что однажды поднимутся на борт его люди, фантазий да веры в чудеса исполненные, и взлетит он снова небеса бороздить бескрайние.

Глава 26. Замерзший корабль

У края сковавшего бухту ледяного панциря избушка ловко тормозит юзом. Столько лёгкости в её размашистых движениях, столько шальной радости, даже окошки настежь распахнулись. Дай ей волю, думаю я, песню от восторга загорланит.

Замёрзший корабль возвышается над нами, переливается ослепительными ледяными блёстками. Избушка в один гигантский прыжок перепрыгивает на корабль и важно ступает по палубе. Лёд под её лапами трещит, дерево скрипит, корабль всей махиной вздрагивает, пробуждаясь к жизни.

На остром носу корабля избушка усаживается и свешивает с бортов свои курьи ножки. Те вытягиваются, пока не касаются ледяной поверхности океана. Дверь избушки расплывается широкой улыбкой, отчего свесы крыши приподнимаются и комкаются.

Громовой «кр-р-ряк!» внезапно разрывает воздух. Корабль резко подаётся вниз, а с ним проваливается в желудок моё сердце. Следует ещё один «кр-р-ряк!», потом ещё и ещё, корабль тяжело переваливается с боку на бок. Гулкие удары ритмично раскатываются где-то под нами, лёд оглушительно трещит.

Я свешиваюсь с крыльца посмотреть, откуда этот адский треск, Мышеловчик спрыгивает вниз и как угорелый мчится к поручням палубы.

— Изба ломает лапами лёд! — вопит он сквозь какофонию тресков и плесков. — Сейчас поплывём!

В следующий миг Мышеловчик снова на крыше избушки и всем своим невеликим тельцем клонится к востоку, словно налегает на огромный штурвал, способный сдвинуть корабль с места:

— Курс на Огнепылкий вулкан!

Лёд вокруг нас разлетается осколками и стонет, словно пробуждающийся ото сна исполинский зверь. Корабль даёт резкий крен, снова отсылая моё сердце в желудок, и с душераздирающим скрежетом проваливается сквозь лёд. Волны ледяного крошева переливаются через борта, и на миг я обмираю от ужаса, что сейчас мы всем кораблём уйдём на дно. Но нет, вода выталкивает корабль вверх, и моё сердце подпрыгивает.

Юрий визжит, Иван рычит, Блакистон ухает. Мышеловчик ликующе цыкает, Елена на радостях пританцовывает.

Избушка начинает грести, то откидываясь назад, то наклоняясь, совсем как заправский гребец. Её сильные лапы расталкивают воду с плавающими в ней кусками льда. Отброшенные мощными гребками, они колышутся на воде, то погружаясь, то всплывая, и пропадают вдали, когда избушка выводит корабль в чистые ото льда воды. Из-под половиц позади Юрия вдруг вырывается мясистый зелёный побег. Юрий подскакивает, вращает выпученными от испуга глазами и на подламывающихся ногах, поскуливая, отбегает подальше. Побег растёт вверх и разворачивает над избушкой огромные, как паруса, листья.

— Вот чудо, да? — Елена, смеясь, обнимает меня за шею.

Я прижимаюсь к ней и тоже улыбаюсь. И правда, чудо! От глубокой синевы океана, сверкающего белизной льда, от золотистого сияния у горизонта захватывает дух. И избушкин задор на диво заразителен — глядя, как надуваются ветром её листья-паруса, я чувствую, что радость распирает мне грудь.

Между тем берега раздаются и избушка входит в ритм. Она плавно раскачивается, рассекая и отталкивая воду мощными лапами. Из-за дымного облака выглядывает солнце, небеса озаряются светом. Снежный лес заливается сиянием, далеко на юге вершина Синь-горы под лучами солнца вспыхивает ослепительным, как звёздная пыль, светом.

— Звёздная пыль! — выкрикиваю я, внезапно осенённая догадкой.

Мышеловчик вспрыгивает мне на морду и недоумевающе смотрит в глаза.

— О чём ты, человечья девочка?

— …Взобралась Настасья на самую вершину Синь-горы, древние льды которой синевой с небесами спорили, и вырезала из тех льдов наконечники для шести стрел, припорошила их звёздной пылью, чтобы прочней-крепче сделались и такой силой леденящей напитались, какая враз погасила бы пламень яростный в сердце Змеевом, — слово в слово повторяю я отрывок из рассказа Анатолия, сама не своя от волнения. — Мой кулон! Это же наконечник её стрелы! И мы выстрелим им в Змея! Мышеловчик, будь любезен, перегрызи шнурок.

Мышеловчик взбегает мне на холку и возится в густой шерсти. Наконечник стрелы соскальзывает с моей шеи. Елена успевает подхватить его, прежде чем ему упасть.

— Это же наконечник стрелы твоей родной матери, да? — Елена рассматривает его на свет. — Анатолий рассказывал, как она билась со Змеем.

Я киваю и тоже разглядываю льдисто-голубой треугольник в руке Елены. Последняя стрела. В рассказе Анатолия стрела, напитанная любовью и силой Настасьи, вобрала в