Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
А в какой-то из дней Анджиевский вспомнил:
Пятигорск, гостиница «Эрмитаж». Дореволюционная открытка
– Послушай, нашим горздравом руководит твой земляк, то же с Вятки, Багаев Константин. Пойдем познакомлю.
За окном уже стемнело, когда они вошли в кабинет и застали хозяина на месте.
– Вот… Багаев, стреляный воробей… К нам из Барнаула прибыл. Туберкулез заел. Вылечили мы его. Здравоохранение доверили. Подпольщик. С девятьсот девятого в партии.
Киров подошел поближе:
– Откуда вы родом, товарищ Багаев?
– Из Фалилей. Из Вятской губернии.
– Вот как? И вправду, земляки.
Затем Киров спросил:
– Раненых много?
– Много, Сергей Миронович… Медикаментов не хватает. Нет белья.
– Товарищ Анджиевский поможет вам. Медикаменты есть. Нужно их суметь достать. И вообще, необходимо сделать все для лечения красноармейцев. Предоставить для них все лазареты, больницы, госпитали, санатории, школы. Все, все…
Действительно, 12 или 13 сентября Вологодский вторым рейсом помимо патронов (200 000 на десять грузовиков) доставил в Георгиевск дополнительный, «трехтонный грузовик с медикаментами», которые собирал по всей Астрахани при содействии Н.А. Анисимова. Наверняка существенная часть лекарств, бинтов и прочего материала поступила вскоре в распоряжение начальника пятигорского горздрава[147].
Наконец в Пятигорске появился Сорокин. С мнением Кирова по «логистике» главком, а за ним и ЦИК республики согласились. Правда, примчался Михаил Гриненко и сразу пожаловался председателю крайкома М.И. Крайнему на «терских сепаратистов», Вологодского и его патрона. Власть к главе отряда особого назначения прислушалась и постановила «директора» астраханской базы снабжения сменить. В Астрахань отправили Михаила Митрофановича Карякина, а Абрама Вологодского Киров вызвал к себе в Пятигорск.
Помощник приехал уже с третьей колонной грузовиков, нагруженных боеприпасами, с отчетом о проделанной работе и содержимым сейфа, доверенного ему Миронычем месяц назад. Впрочем, оставались все в Пятигорске недолго. В мемуарах Вологодский поведал, как «однажды Сергей Миронович пришел на квартиру, где я жил на постое вместе с красноармейцами. Он был в сильном возбуждении, рассказал об отступлении красных частей на Армавир, Невинномысскую и Минеральные воды. Со дня на день ожидалось наступление белых на Пятигорск… Сложившееся положение вынуждало нас оставить город. Местом эвакуации советских учреждений из Пятигорска была избрана Астрахань. Туда Киров предложил следовать и нам».
Если сравнить этот отрывок из публикации 1972 года с машинописным оригиналом, то обнаружим два важных отличия. Первое: Киров сообщил не о наступлении белых на Пятигорск, а о тревожной ситуации в городе. Второе: никакая эвакуация советских учреждений не предполагалась. Киров решил уехать в Астрахань сам, один, и мы легко можем уточнить, когда наш герой предупредил об этом Вологодского[148].
Наступление белых началось 15 сентября. Они сразу взяли Невинномысскую, которую 17 сентября красные отбили, но 21 сентября вновь потеряли. Из Армавира части Сорокина ушли 19 сентября; через неделю СККА вернула его, а 28‐го – и Невинномысскую. Тревожную ситуацию в Пятигорске, как и на всем фронте, спровоцировал самовольный увод Д.П. Жлобой 15 сентября Стальной дивизии на север, к Царицыну. Сорокин, узнав о «маневре» комдива, «метался по штабному вагону, выкрикивая ругательства, грозясь собственноручно расстрелять Жлобу «за измену»[149]. Кстати, дефицит боеприпасов и так называемая «партизанщина», когда каждый командир действовал по собственному разумению, явились главными причинами поражений Северо-Кавказской Красной армии, численно на порядок превосходившей Деникинскую.
По всей видимости, Киров принял решение возвращаться в Астрахань между 20 и 26 сентября 1918 года, что вполне логично. Миссию свою он завершил. Пусть не в достаточной мере, но боезапас красноармейцев кировские эшелоны пополнили. Конечно, Киров переживал о судьбе тех, кого оставил во Владикавказе. Однако попасть в осажденный город по-прежнему не мог. Позднее Мария Маркус расскажет ему, как страшно было в городе в августовские дни боев с мятежными казаками. Не чета январским, когда на улицах царил бандитизм. Теперь шли настоящие уличные бои. Как-то к ней в квартиру в Лебедевском переулке вбежал «отряд самообороны» – несколько вооруженных офицеров и студентов. Искали оружие и брата – Я.Л. Маркуса, наркома просвещения Терской республики (он погибнет позднее, зимой 1919 года). Женщин – Марию Львовну с сестрой Софьей Львовной и забежавшую к ним Т.М. Резакову – не тронули. А обнаружив брошюры и иные материалы профсоюзной тематики, снисходительно посоветовали: «Можете убрать эту литературу! Она вам больше не понадобится!»
М.Ф. Свиридов вспоминал, как простился с Кировым 24 декабря 1918 года. В тот день этого точно не было, а 24 сентября – пожалуй…[150]
Несколько старых большевиков (Е.Г. Рихтерман, супруги А.И. и З.П. Виноградовы, Е.А. Полякова, В.Т. Сухоруков), видимо, по настоятельной просьбе из Москвы сочинили красивый миф о том, как наш герой руководил подавлением мятежа Сорокина. Начался он с того, что 21 октября Михаил Гриненко расстрелял у горы Машук А.И. Рубина, М.И. Крайнего, чекиста Б.Г. Рожанского и уполномоченного по продовольствию С.А. Дунаевского, арестованных по приказу главкома. Все – евреи. Все, как считал Иван Лукич, пришлые, чужаки, не знавшие ни Кубани, ни Терека, без боевого опыта, но с амбициями, не помогавшие, а мешавшие красноармейцам воевать и побеждать «добровольцев» Деникина…
В ответ 29 октября нарком военных и внутренних дел Д.П. Швец от имени ЦИК и II съезда Советов республики объявил Сорокина вне закона. На следующий день его арестовали возле освобожденного двумя днями ранее Ставрополя, а 3 ноября 1918 года один из красных командиров застрелил «изменника».
По легенде, Киров, якобы перейдя на нелегальное положение, координировал деятельность большевиков, осмотрел окрестные городки и станицы, выбрав Невинномысскую, как место II Чрезвычайного съезда Советов Северо-Кавказской республики, где опять же по требованию Кирова Сорокина надлежало взять под стражу и судить…
Во-первых, «свидетели» противоречат друг другу. Если, по версии одних, Киров «предложил выманить Сорокина в Невинномысскую» на тайном совещании в Пятигорске, то, по трактовке других, он на том совещании просто присутствовал, а план обсуждался совсем иной – покушение на Сорокина путем подрыва поезда главкома на станции Нагутской. В действительности «свержение» Сорокина организовал не Киров, а политический комиссар Северо-Кавказской республики Ш.М. Аскурава, вокруг которого сплотились обиженные главкомом красные командиры.
Во-вторых, Вологодский в воспоминаниях определенно утверждает, что Сергей Миронович в ту пору находился в Астрахани вместе с ним. Тут же, в Астрахани, согласно мемуаристу, Кирова известили о заочном избрании делегатом VI Всероссийского съезда Советов, и «в ноябре 1918 г. он выехал на съезд. Мне довелось сопровождать его в этой поездке», – не преминул добавить автор воспоминаний.
В-третьих, Киров вовсе не считал, что в конфликте ЦИК и Сорокина главком – главное виновное лицо. После съезда, будучи в Москве, Сергей
