Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

Новым директором завода № 817 приказом Совета Министров СССР от 1 ноября 1947 года был назначен генерал-майор инженерно-танковой службы Борис Глебович Музруков, до того директор Уралмашзавода в Свердловске, много сделавший для ударного выпуска танков во время войны. А 12 ноября постановлением СМ СССР № 3909–1327 завод № 817 стал именоваться комбинатом № 817.

По характеру Музруков казался полной противоположностью взрывному Славскому – молчаливый, спокойный, он практически никогда не повышал голоса, тем более не «крыл» подчиненных. Но мог как-то так поставить дело, что все проблемы решались своим чередом. Он лично знал Славского: в войну они часто сидели на общих совещаниях по оборонной промышленности, бывало, что и пересекались в гостиницах.

Начав вникать в сложнейшие проблемы стройки, Музруков, не имевший тех знаний и опыта в атомных делах, который уже был у Славского, быстро понял, что ему нужен такой главный инженер, как «Большой Ефим». Однако он не мог сразу же ходатайствовать о его назначении – и «опальный» Ефим Павлович, как ранее уволенный им Брохович, почти месяц ходил по комбинату безработным.

Понятно, что большую часть времени Славский отдавал тому, что посвящал нового директора в дела, но статус его при этом на комбинате был «зыбким» – должности ему не давали, но и уехать с объекта не разрешали. При этом почти месяц с должности замначальника ПГУ его официально тоже не снимали! Приказ Ванникова об этом вышел только 1 декабря. Положение поистине парадоксальное. Комбинату, однако, позарез был нужен главный инженер. Пригласили было (не очень настойчиво) занять эту должность директора Березниковского химического завода, да тот, с облегчением поняв, что приказом переводить не будут, отказался, сославшись на здоровье.

Приказ № 340сс Б об освобождении Е.П. Славского от обязанностей заместителя начальника Первого Главного управления. 1 декабря 1947 г.

[Центральный архив корпорации «Росатом»]

Самолюбие Ефима Павловича было уязвлено, что вырывалось иногда наружу. По свидетельству Броховича, если Славскому кто-то говорил, что Музруков принял не то решение, которое предлагал он сам, то «Большой Ефим» отвечал, плохо скрывая раздражение: «Ну, иди-иди к своему генералу».

Брохович описывает «бытовой», но весьма красноречивый случай: «После назначения Музрукова директором, один раз вечером они со Славским спускались со 2‐го этажа по широкой двухмаршевой лестнице из временного заводоуправления по Ленина, 40. Впереди шел Славский, явно раздраженный, в сапогах и в своем коричневом «кожане», сзади Музруков в бекеше и папахе. Славский подошел к двухстворчатой двери и попытался открыть, она плохо открывалась. Тогда он ударил ногой в сапоге, дверь открылась и вылетела филенка. Музруков остановился, посмотрел на дверь и на меня, покачал головой и пошел вслед за Славским, не сказав ни слова» [40. С. 24].

Поскольку Музруков органически не умел жестко «вразумлять» провинившихся, он звал для этого Ефима Павловича, оставляя его в своем кабинете наедине с «жертвой». А тот делал это с присущей ему «виртуозностью» и мощью. По этому же принципу на совещаниях, проходивших со Славским во главе, сперва разбирали вопросы, за которые отвечали женщины, а потом их отпускали и начинался «мужской разговор» по-будённовски.

Тогдашнее смещение Ефима Павловича Музруковым потом долгие годы сказывалось на личных отношениях с Борисом Глебовичем, когда последний в роли директора «Базы-112» (Арзамаса-16) стал уже подчинённым Славского, возглавившего Министерство среднего машиностроения. Эти отношения отнюдь не были враждебными, и министр Славский никогда не припоминал Музрукову своего тогдашнего унижения, но некий «холодок» сохранялся.

Когда на «Базу-10» прибыли для ежедневной работы Ванников и Курчатов, они образовали вместе со Славским «могучую кучку» – мозговой штаб стройки и веселую дружескую компанию, которая периодически отдыхала вместе, подшучивала и подначивала друг друга, несмотря на суровость бытия. Музруков в мозговой штаб, разумеется, входил, а вот в веселую компанию – нет: как-то не сложилось. Ко всему прочему, не позволяло здоровье – после войны он лишился одного лёгкого вследствие туберкулеза.

Приказ № 349сс о назначении научного и профильного руководства комбината № 817. 2 декабря 1947 г.

[Портал «История Росатома»]

Впрочем, тогда, в сорок седьмом – сорок восьмом (да и позже), было не до этих личных «нюансов» – нужно было делать большое общее дело. И делать быстро и хорошо. Поэтому в декабре по ходатайству Музрукова, которое поддержал Ванников при согласии Берии, Е.П. Славский приказом № 158 сс по ПГУ-1 СМ СССР назначается на должность главного инженера завода № 817 – будущего «Маяка».

В этой должности вместе с директором Музруковым и его замом по науке Курчатовым они сотворили настоящее чудо – преодолели, казалось бы, немыслимые сложности и запустили в срок первый советский промышленный реактор.

Глава 4

Пуск Самовара и «козлиные» страсти

Март 1948‐го на Южном Урале выдался помягче, чем обычно, что было весьма кстати для строителей. Работа кипела всю зиму – и днем и ночью. А когда солнышко начало проблескивать по-весеннему, заблестели слюдяной коркой сугробы, но еще не потекли ручьями, сливавшимися в грозные потоки, на стройке наступил особый день – этапный.

Надземное здание завода «А» еще высилось остовом – без стен и крыши, а внутри шахты принялись выкладывать из графитовых блоков активную зону атомного «котла». Над ней воздвигли огромный купол, который защищал кладку от пыли. Внутрь закачивали теплый воздух, наружу отсасывали запыленный.

Блоки готовили в специальном помещении, почти стерильно защищенном от внешнего воздействия. Его прозвали «Кошкин дом» – по фамилии прораба Кошкина, его соорудившего. Сам же реактор монтажники окрестили «самоваром».

Перед началом выкладки на небольшом стихийном митинге, обращаясь к строителям с импровизированной «трибуны» – смотровой площадки над котлованом, выступил Курчатов. Он снял шапку и волосы его с бородой трепал мартовский студеный ветерок:

«Здесь, дорогие мои друзья, наша сила, наша мирная жизнь на долгие-долгие годы. Мы с вами закладываем промышленность не на год, не на два… на века. «Здесь будет город заложен назло надменному соседу». Надменных соседей еще хватает, к сожалению. Вот им назло и будет заложен! Со временем в нашем с вами городе будет все – детские сады, прекрасные магазины, свой театр, свой, если хотите, симфонический оркестр! А лет так через тридцать дети ваши, рожденные здесь, возьмут в свои руки все то, что мы сделали. И наши успехи померкнут перед их успехами. Наш размах померкнет перед их размахом. И если за это время над головами людей не взорвется ни одна урановая бомба, мы с вами можем быть счастливы! И город наш тогда станет памятником миру. Разве не стоит для этого жить?!» [52. С. 158].

Здание первого промышленного реактора «Аннушки».

[Центральный архив корпорации «Росатом»]

Многие запомнили тогда эти