Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
А обе готовые половинки, принятые Харитоном, разнесли по разным баракам ожидать под усиленной охраной последней проверки – сближением, а затем (если все пройдет успешно) долгожданной отправки в Саров для «встречи» с остальными уже готовыми компонентами бомбы. На дворе стоял август 1949 года.
Глава 6
«Крит» в Кыштыме и взрыв в степи
Тестирование двух идентичных половинок плутониевого «шарика» на критическую массу было не только ответственно, но и так же опасно. Прежде всего для того, кто будет проводить эксперимент.
Из данных разведки Харитон и Курчатов знали точную величину критмассы плутония. Расчеты КБ-11 под руководством Зельдовича вроде бы подтверждали эти цифры. Но можно ли было на 100 % быть уверенными, что при соединении полусфер получится надкритическое состояние – насколько чист полученный плутоний?
Опять же по расчетам Зельдовича, сердечники при соединении не должны были дать взрыва: для него к потоку нейтронов требовалось «подлючить» оболочку из природного урана. Но это расчеты, пусть и многократно перепроверенные. А впереди был опыт – «сын ошибок трудных».
В фильме «Бомба» момент этот показан весьма романтично – через выдуманного персонажа – освобожденного по ходатайству Харитона из лагеря талантливого физика Михаила Рубина. Ему к моменту испытания заряда на «крит» уже не очень хочется жить после гибели возлюбленной заключенной. К тому же научная честность не позволяет ориентироваться лишь на промежуточный результат с теоретической экстраполяцией. Рубину нужно убедиться в 100‐процентном успехе – зафиксировать цепную ядерную реакцию при соприкосновении двух плутониевых полусфер. Поэтому после того, как успешно прошло контрольное сближение и был зафиксирован резко возрастающий поток нейтронов при уменьшении расстояния между сердечниками (остальное можно просчитать на бумаге по формулам), он нарушает приказ Курчатова. На свой страх и риск, взяв в помощники другого вымышленного героя – лаборанта Яна Ганичева, отправляет его следить за показаниями приборов. Сам же до конца соединяет половинки заряда бомбы – видит голубое свечение и получает дозу облучения, несовместимую с жизнью.
На самом деле подобное «отважное» самоуправство на объекте было исключено. Испытания на критическую массу проводил Георгий Флёров – сотрудник КБ-11, открывший еще в 1940 году вместе с Константином Петржаком спонтанное деление урана и ставший одним из инициаторов советского Атомного проекта. Эксперименты под внимательным руководством Курчатова велись в несколько итераций с возрастающей массой плутониевых заготовок. На проведение главного испытания в специальном здании, выстроенном поодаль от других на объекте 817, собралось все начальство, включая Музрукова, Завенягина, Ванникова и Славского. Они находились в «командной» комнате, имеющей связь с подвалом, в котором физическое сближение полусфер ядерного заряда по командам сверху осуществлял Флёров. Он сам сконструировал дистанционный датчик нейтронного фона, который, будучи установленным около заряда, мог передавать информацию в командный бункер.
На металлическом столе была укреплена станина с шарообразной лункой, в которой покоилась одна плутониевая полусфера. Внутрь ее вставили мощный полониево-бериллиевый источник нейтронов, который играл роль умножителя нейтронного потока. Другая половинка была подвешена прямо над ней к потолку на тросе – так, что ее через систему блоков можно было ручной лебедкой аккуратно поднимать и опускать.
Доподлинно известно, что эту механику «Борода» с улыбкой назвал «египетской». Но курчатовская улыбка и шутка лишь смягчали общее напряжение. Случайного атомного взрыва, конечно, никто не ждал, но волнение было большое – и за результат испытания, и за Флёрова, который действительно рисковал получить недопустимое облучение при сближении сердечников. Ну и потом мало ли что…
Эксперимент прошёл удачно. После нескольких сближений-удалений будущий академик Яков Зельдович тут же вывел график, из которого следовало, что сближение вплотную полусфер не превратит общую массу в надкритическую, то есть безопасно. Рвался сам подтвердить свои расчеты опусканием лебедки, но Флёров не стал его дожидаться – резко выкрутил ручку лебедки, соединив полушария в шар. Все ахнули, но ничего не случилось – расчеты Якова Борисовича были, как всегда, верны.
Ванников облегченно выматерился и вышел вслед за Завенягиным и Курчатовым, которые уже продували на улице очередные «успокаивающие» папиросы. Славский последовал за ними, хотя не курил.
Впрочем, на этом все не закончилось – последовал следующий, конечный и еще более опасный тест – на сближение уже цельного плутониевого «ядра» с урановой оболочкой – отражателем. Теперь на станине установили серебристый шар из соединенных половинок со вставленным инициатором. Под ним находилась одна урановая полусфера, а другую Флёров так же лебедкой опускал вниз с замером потока нейтронов. Это была уже имитация реального ядерного взрыва, который должен был последовать после слияния плутониевых половинок в результате их мощного равномерного обжатия со всех сторон сферическим урановым экраном, призванным не дать нейтронам «убежать» наружу при цепной реакции.
Страхуясь от случайного (вдруг рука дрогнет!) падения верхней урановой оболочки на шар, Георгий Николаевич установил между нижней урановой полусферой и плутониевым зарядом многослойную прокладку-экран, смягчившую бы нейтронный поток в случае чего. В итоге эксперимента следовало определить оптимальную толщину уранового экрана, остановив его сближение с плутонием на достаточной для расчета и безопасной от реального взрыва высоте. Речь шла о сантиметрах!
Георгий Николаевич Флёров.
[Из открытых источников]
Яков Борисович Зельдович.
[Портал «История Росатома»]
За несколько часов этого испытания Флёров, по собственному признанию, весь вымок от пота, похудев на четыре килограмма. Не многим лучше было состояние тех, кто находился наверху, в командном штабе, следя за приборами.
Когда «точка» была в присутствии Харитона поставлена, все сидели две минуты молча, ничего не говоря, вытирая бисеринки пота.
Словно подытоживая общие ощущения, Ванников вздохнул и вынул из портфеля бутылку водки и стакан. Выпили по очереди, включая поднявшегося Флёрова.
Отказались от своих ста грамм только Зельдович, которому предстояло этой же ночью свести все сделанные расчеты в единый отчёт, и Харитон, который должен был его принять. Ночь, впрочем, оказалась бессонной для всего начальства – был составлен общий подробный «формуляр» на изделие, который Харитон тщательно проверял во всех деталях как заказчик. От «подрядчиков» свои подписи на нем поставили Курчатов, Музруков, Славский, Бочвар, Займовский.
Плутониевые полусферы тем временем упаковывали в особые, герметично запаянные контейнеры с системой амортизации от тряски. А рано утром работники комбината, жившие неподалеку от дороги на Кыштым, проснулись от грохота и рычания моторов – с «Базы-10» на
