Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Всем терниям вопреки, 14 апреля 1949 года первая порция диоксида плутония, пригодного для плавки, была передана химиками своим «смежникам» – металлургам. Из нее в тот же день был выплавлен «королёк» спектрально-чистого металлического плутония весом 8,7 грамма. Это был уже во всех смыслах «весомый», долгожданный плод!
Вспоминает физико-химик, металлург Федор Григорьевич Решетников, осуществивший плавку первого плутониевого слитка, впоследствии академик, лауреат двух Сталинских и двух Государственных премий:
«Можно себе представить, что творилось в этот день в нашей комнате! Здесь были Б.Л. Ванников, И.В. Курчатов, Б.Г. Музруков, Е.П.Славский, А.А. Бочвар, А.Н. Вольский. Все обступили плюгавенькую по нынешним (да и по тогдашним) понятиям камеру из оргстекла, в которой я дрожащими руками разбирал реакционный аппарат и ждали, когда я извлеку слиточек плутония» [107. С. 214].
Ажиотаж легко понять – на этот крохотный, отливающий серебром слиток (вернее – на несколько десятков таких слитков) уже три с половиной года работала без преувеличения вся страна: шли в тайгу и безводные степи геологи, крутились станки, рылись огромные котлованы и возводились циклопические сооружения, ломали головы сотни ученых, рвались от напряжения аорты. И при этом многие из принимающих решения, включая вождя в Кремле, до конца не верили, что его можно получить – этот таинственный неземной металл, которого и в природе-то нет! Был при рождении планеты, да весь сплыл. Вроде бы американцы его получили, да никто не видел, в руках не держал. А тут вот – можно потрогать, взвесить.
Характерно, что даже и тогда, весной сорок девятого, у некоторых оставались тягостные сомнения – не обманываются ли советские физики? Очень красноречиво об этом вспоминает Василий Семёнович Емельянов – замначальника ПГУ, позже председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по использованию атомной энергии, член-корреспондент АН СССР, доктор технических наук: «В тот год (1949‐й) мы все были в особенном нервном напряжении. Ведь никто из нас не знал, взорвётся бомба или нет. Испытание должно было подвести своеобразный итог всей деятельности, огромному пути, ибо создавалось то, чего ещё не было. Мы должны были получить плутоний и из него создать бомбу. Мы его получили. Но плутоний ли это? Помню, в то время мы работали до 3–4 часов ночи, и я как-то шёл с одного из таких бдений вместе с А. Завенягиным. Стали мы вспоминать нашу учёбу в горной академии. Но, видно, думал он совсем не о далёких днях учебы, так как неожиданно сказал: «А вдруг мы получили не плутоний в этом «корольке»? Вдруг что-то другое?» [62. С. 196].
Государственная машина этих сомнений не знала, да и не должна была знать. Раз положено сделать – значит, будет сделано – таков был императив. Поэтому еще даже до получения первого плутониевого «королька» 3 марта 1949 года Совет Министров СССР принимает постановление от № 863—327сс/оп о строительстве первого в СССР завода по промышленному производству ядерного оружия. Оно обязывало осуществить в 1949–1950 годах строительство в закрытой зоне (город Саров) на базе завода Наркомата сельскохозяйственного машиностроения № 550 сборочного завода в составе КБ-11 с производственной мощностью 20 единиц РДС в год.
А на объекте «В» в апреле 1949 года был наконец запущен финальный «передел» продукции: химико-металлургическое и литейно-механическое производство плутония.
Можно себе представить, с каким волнением следил Юлий Харитон (у которого в его «саровском хозяйстве» далеко не все еще было «на мази») за тем, что делалось под Кыштымом. Ведь именно он становился «заказчиком» конечного продукта «Базы-10» – двух идеально ровных полусфер идеально чистого плутония. Их-то всю весну сорок девятого усиленно делали на всех трех здешних заводах, вставших наконец в производственную цепочку. И последним, решающим звеном оказалась в эти месяцы металлургия.
Плутоний, элемент с атомным номером 94 (самым большим среди известных элементов), как выяснилось, очень странный металл, подобный улыбке Чеширского кота. Теплый на ощупь, хрупкий, он при нагревании лишь до ста с небольшим градусов начинает перекристаллизовываться, полностью изменяя свою структуру и объем – и так пять раз – до температуры плавления 640 оС! То есть, говоря научным языком, у него шесть аллотропов – разных физических форм. Во влажном воздухе он быстро теряет свою начальную серебристость, тускнеет, образую радужную пленку, подобную масляной. А если окисление атмосферной влагой затянется, то коварный металл начинает постепенно осыпаться зеленым порошком оксида.
Путем исследований и проб ученые выяснили, что для бомбы подойдет δ-фаза плутония-239. В такой фазе плутоний можно было стабилизировать от трансформаций при комнатной температуре, сплавив с одним из трехвалентных металлов. Например, с галлием. При этом он будет легко сжиматься под давлением всего в несколько килобар. Чтобы защитить спрессованную плутониевую отливку от окисления, достаточно покрыть ее тонким слоем никеля. Все это металлурги и химики должны были пройти, энергично переходя от «тетрадных» расчетов к опытам на слитке плутония. И без права на ошибку. Особенно, не дай Бог, такую, что повлечет за собой порчу драгоценного материала!
Василий Семенович Емельянов.
[Портал «История Росатома]
Отработкой технологии еще в Москве начала заниматься специально созданная Лаборатория № 13, в НИИ-9 (ныне Всероссийский научно-исследовательский институт неорганических материалов имени академика А.А. Бочвара), которой руководил профессор, впоследствии член-корреспондент АН СССР Александр Семенович Займовский. На урановых заготовках отрабатывались четыре разные технологии получения «изделия»: прессованием порошков, прессованием кусков, литья в кокиль (металлическую литейную форму) и центробежного литья (во вращающуюся форму). И под каждый способ было изготовлено специальное промышленное оборудование.
Многое из него – вместе с сотрудниками лаборатории – уже в феврале начало перемещаться в поселок Татыш, определяться там «на постой» и идти в цех № 4 с поступавшими отливками. Их разрубали на кусочки и каждый зачищали сперва металлическими щетками, а после – до блеска зубоврачебными бормашинами в специальной аргоновой камере: оператор находился снаружи. После этого спрессовывали в атмосфере никель-карбонил с остальными, нарабатывая нужный объем.
В этом процессе с энтузиазмом приняло участие и начальство: «почистить плутоний» приходили Курчатов, Харитон, Ванников, Славский. Они же вместе с Александровым, Бочваром и Займовским, а также Завенягиным и Музруковым ежедневно по многу часов наблюдали процесс прессования маленьких полусфер, где отрабатывалось изготовление конечного продукта. Харитон как «заказчик» придирчиво осматривал каждую такую пробную прессовку.
О том, какое отношение было к этим кусочкам плутония, ярко свидетельствует Гурий Иванович Румянцев – тогда техник, впоследствии главный инженер завода № 20:
«Из цеха № 9 до цеха № 4 слиток-королек нес заместитель начальника цеха Иванов Николай Иванович под усиленной воинской охраной. Вероятно, устав от осмотра, как-то забыли о дальнейшей сохранности королька плутония. Наш начальник отделения Лоскутов Борис Николаевич, грамотный,