Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий
Говоря о начальном этапе советской внешней политики, надо также иметь в виду, что в период своего восхождения к власти Сталин откровенно плохо ориентировался в мировых проблемах. Необразованный и не владевший ни одним иностранным языком, будущий вождь полностью зависел в понимании важных нюансов международной ситуации от более эрудированных соратников. У подозрительного по натуре человека это вызывало своего рода комплекс неполноценности 37, который, пока это было возможно, открыто высмеивали многие большевики. За что впоследствии и поплатились. Ранний Сталин не любил встречаться с иностранцами, чувствуя в их присутствии собственную ущербность 38. Потом это прошло. Появилась уверенность в себе, но понимания западного менталитета не прибавилось. В отличие от того же Ленина, Сталин никогда не был космополитом, не знал западного образа жизни и не понимал, как мыслит западный человек. Иден, впервые пообщавшись со Сталиным в марте 1935 года, сразу понял, что перед ним человек «с сильным восточным характером, абсолютно уверенный в своей правоте и силе, учтивость которого не могла скрыть от нас его беспощадной жестокости» 39. То есть это был восточный деспот, чуждый всякого понимания западного образа мыслей. Наглядным примером тому может служить послевоенная Потсдамская конференция союзников. Начинал ее с британской стороны Уинстон Черчилль, а после перерыва, вызванного всеобщими выборами в Великобритании, в Потсдам вернулся одержавший победу лидер лейбористской оппозиции Клемент Эттли. Сталин так и не смог понять, почему британцы не избрали Черчилля, приведшего их страну к победе в войне.
За мировой политикой в конце 1920-х — начале 1930-х годов Сталин следил по донесениям советской разведки (часто угоднически прилизанным), а также по тем бюллетеням, которые готовили для него и других членов сталинской партийной верхушки (таких же необразованных) Литвинов в НКИД и Карл Радек в специально созданном бюро международной информации ЦК ВКП(б). Надо также иметь в виду, что многие советские послы часто посылали в Москву ту информацию, которую там желали слышать. Этим отличались даже самые толковые советские дипломаты. По Майскому, например, всегда выходило, что советскую политику поддерживает огромное большинство англичан, которым противостоит небольшая, но упертая «кливденская клика» во главе с Чемберленом. «Лидер либералов Синклер мне рассказал, — сообщал Майский в Москву 9 марта 1939 года, — что за последние месяц-два на всех собраниях (весьма многочисленных), на которых ему приходится выступать в различных концах страны, он срывает самые бурные и дружные аплодисменты, когда говорит о необходимости англо-советского сотрудничества. То же самое мне подтвердили не только многие лейбористы, но и целый ряд консерваторов» 40. Майский, конечно же, не врал в своих донесениях. Скорее можно сказать, он искусственно выпячивал такие факты, которые создавали иллюзию полной поддержки английским общественным мнением политики Советского Союза.
«Теоретическим» подспорьем раннему Сталину служили работы Ленина и старой гвардии большевиков. Впрочем, и здесь были свои издержки. В силу собственной малограмотности и теоретической неподготовленности Сталин был просто не в состоянии понять ни Ленина, ни полемические работы видных представителей марксизма. А то, чего вождь не понимал, он, как правило, искажал и примитивизировал, доводя до такой стадии, которая становилась понятной ему самому и окружавшим его соратникам. В результате со временем на свет появился «сталинизм» — примитивный марксизм, который на многие годы стал определяющей системой взглядов в Советском государстве. Образованного шутника и космополита Радека Сталин недолюбливал, а к советам вдумчивого и серьезного Литвинова, который никогда не претендовал на теоретические изыски и всегда оставался практиком и реалистом в мировой политике, прислушивался. «Вам виднее, — часто говорил вождь Литвинову, — вы сидите у окна» 41. В 1930 году постоянно болевший и подолгу лечившийся нарком Чичерин ушел из-за проблем со здоровьем в отставку, и Литвинов, бывший до того его первым замом, единолично возглавил НКИД. После этого у него появился шанс проводить свою линию, и он им воспользовался.
Историки сегодня продолжают давно начатый спор о том, какой была советская политика в 30-е годы? Была ли она направлена на создание альянсов или Советский Союз выступал за укрепление системы коллективной безопасности? В начале 1960-х годов Алан Тейлор высказался в том смысле, что «ключ» к советской внешней политике следует искать в Антикоминтерновском пакте 42. Сам по себе совершенно беззубый, он настолько напугал советских руководителей, что те принялись искать разного рода союзы, с помощью которых СССР смог бы противостоять войне на два фронта — с Японией и Германией. К такому же выводу и в то же время пришел и Джордж Кеннан, посчитавший, что с 1934 года в Москве взяли курс на создание союзов, направленных против Гитлера 43. Иной точки зрения придерживался Джонатан Хэслэм, считавший, что история советской внешней политики в 1930-е годы — это «история борьбы за коллективную безопасность, олицетворявшуюся персоной Литвинова» 44. Примирить две точки зрения уже в наши дни попытался Кит Нилсон, предположивший, что «советский министр Максим Литвинов рассматривал коллективную безопасность в том виде, который трудно было отличить от концертной дипломатии великих держав в предшествующие 1914-му годы. Это усложняло англо-советские отношения, — писал он, — поскольку многие британцы уже не воспринимали подобный подход из XIX столетия» 45. Политолог Марк Хаас предложил свою версию подобной точки зрения. «Период с 1933 года до
